"Боги!!!" - раздалось визгливо на самой высокой ноте с берега, и ладья со статуей, взлетев с водной глади и описав в воздухе огромную дугу, не свойственную такой громаде, упала прямо в реку, забрызгав всех стоявших поблизости. Перепуганные горожане понеслись прочь с этого места, толкая друг друга и стараясь избежать первым "наказания богов". Кого-то во всеобщей толчее придавило, кто-то потерял то ли сына, то ли дочь, то ли возлюбленную; повсеместно слышались крики, визг, а жрецы на берегу, оценив свои жизни дороже всего остального, бросились вслед за основными массами. Лишь один вспомнил о своём назначении и, упав на колени, принялся возносить молитвы всем известным богам, в основном, богу Нила. А над всем этим на вершине возвышения стоял И, равнодушно взирающий на происходящее подведёнными чёрными глазами, чётко выделявшимися на позолоченном лице. Первое, что мне захотелось сделать - перегрызть ему глотку, - но я поступила лучше: послала в его сторону янтарный тончайший светящийся диск. Но я не успела заметить, что с ним произошло. В это время случилось то, что можно было вполне ожидать, но к чему ни один не был готов - водная гладь ещё раз взбугрилась на том месте, где только что поглотила статую с ладьёй, и на свет солнца вынырнул из светящихся брызг, разлетавшихся в разные стороны, огромный крокодил, сам похожий на высеченную из камня трёхметровую статую. Вначале я замерла, а Сфинкс закричал изо всех сил тонким фальцетом и попытался зарыть в песок хотя бы ценную половину себя, за что получил от вздыбившей шерсть Марселлы по загривку. Однако попыток не прекратил, тем более что аккомпанемент со стороны толпы только усилился.
- Эстела, это кто?! - сквозь разразившуюся потрясённую тишину пробился ко мне голос Романа. Его любознательность была вполне понятна, но не своевременна, о чём я не смогла ему сказать, прокричав по направлению к возникшей громаде:
- Отец! - этот возглас привлёк ко мне сотни потрясённых явлением бога взоров, что меня, в принципе, не волновало.
- Шкажи ему, што я тут не прищём! - тут же нашёл свою выгоду во всём этом полулев и получил такую оплеуху, которая вогнала его без особых усилий в песок до половины.
- Отец, твоя блудная дочь вернулась! - повторила я и покорно скрестила на груди руки, прижав ладони к плечам; перед отцом я всегда робела, подчиняясь ему беспрекословно: в нашем роду привыкли почитать старших. Крокодил медленно повернул ко мне морду.
- Кошка... Это Великая Кошка... - зашелестело по толпе (они смогли меня заметить даже сквозь отвод глаз?!), и я почувствовала в этих словах ненависть собаки к кошке.
- Видишь, как тебя любят, Плеть, видишь? Не очень ли ты спешишь? Не спеши, подожди меня, я скоро прибуду... - с наслаждением зашептал песок под ногами, заставив меня брезгливо встать на цыпочки и отступить, хотя шёпот и приближался ко мне с упрямством засухи. Боги! Это говорит Сет устами И! Не думала я, что это случиться так скоро... Я мельком глянула на Романа, который с большим беспокойством взирал на всё происходившее и готов был броситься в бой в любую минуту даже с Нхемсут, намертво вцепившейся в его коленки.
- Пле... то ешть, Эштела, это што ж это делается в... Ой, мамочка, смотри! - неожиданно взвыл полулев совершенно чистейшим произношением и обомлело застыл, изо всех сил вперив взгляд в таксиста. Я поспешила обернуться снова к нему, вполне ожидая какой-нибудь катастрофы, и узрела с возмущением у ног этого жаждущего мести рядового водителя с улиц Питера вместо хрупкой Нхемсут не менее хрупкую, но менее приятную... Любу!
- Что? - удивился нашим лицам резвый мститель и тоже опустил заинтересованную физиономию вниз. Какого же было его удивление, когда он узрел объект своих несчастий и злоключений, который вдобавок ещё и ухмылялся с противным огоньком в глазах, отдававшим мертвечиной. Сзади расхохотался И (мой диск не нанёс ему лишних увечий, лишь ещё больше разозлил), а Люба озвучила этот смех словами:
- Давно не виделись, Ромочка, не скучал по своей девочке? Ничего, скоро ты вообще не будешь скучать: великий Анубис говорит, что в мире тьмы и проклятых душ не соскучишься...
- Чего-о-о?! Ты мне ещё грубить будешь, стервь такая?! - прорвало, наконец, Романа, над его челом тут же сгустились тучи, и он с преступным энтузиазмом бросился душить это "стервозное существо", которое ещё и кусаться умеет, оказывается! Я не стала любоваться тем, на какое расстояние покатился этот дуэт в партерной борьбе, а мысленно поручила Марселле не выпускать из виду И и обратилась снова к отцу, старательно не замечая бросаемые на меня со стороны толпы взоры:
- Отец, прости неразумную, нам вечно кто-то мешает...
- Бастет? - прорычало трёхметровое чудище, направив на меня красные блестящие глаза (о, наконец-то я услышала своё имя применительно к себе!), однако, прежде чем он смог что-либо предпринять, я резко поднесла к лицу руку, коснулась губами кончиков пальцев и послала свой знаменитый поцелуй на диске огромных размеров по направлению к И.