Танцующая на ветру

Маша пришла к нам в класс, в котором учились и детдомовские, и домашние дети, в тот год, когда я оканчивала школу, девятый класс. Она, разумеется, осталась учиться в десятом. А у нас так заведено – в пятнадцать лет практически все выпускаются из детского дома и продолжают учебу в профессиональном учебном заведении. Большинство идет в строительный техникум. Я же мечтала поступить в педагогическое училище, а потом – в институт, на специальность «русский язык и литература», потому что моя мама была учительницей русского языка, и это когда-то казалось мне практически нереальным.

Училище – лучшее в области, многие идут в него, потому что потом легче поступить в хороший московский вуз. Попасть в наше училище на эту специальность, плохо сдав экзамены за девятый класс, невозможно, только разве что на платное место. Но я сдала все предметы, включая математику, на самые высокие баллы и поступила.

Мы с Машей тогда погуляли, договорились еще встретиться. Но Маша больше не написала. Я ждала-ждала, несколько раз принималась сама ей писать, но не отправила ни одного сообщения, даже просто картинку или улыбку. Я все поняла. Ее мама поставила ей какие-нибудь условия.

Теперь мы расцеловались, и я сказала:

– Тебе в какую сторону?

– Я домой. – Маша неопределенно махнула рукой.

– А мне – туда. – Я тоже показала, только в противоположную сторону.

Маша отвела глаза. Потом все-таки сказала:

– Давай сейчас пойдем ко мне? Мама посмотрит, какая ты…

Я пожала плечами. На работу к Елене Георгиевне и Петру Львовичу мне еще не скоро…

– Давай попробуем.

Маша обрадовалась. Мы медленно пошли в сторону ее дома. Город у нас небольшой, но не крохотный, весь за час не обойдешь. Отсюда до Машиного района было довольно близко.

Маша стала рассказывать мне о своей жизни в школе. Надо же… Школьные проблемы показались мне такими далекими, хотя они были совсем недетскими.

– Серафима часто тебя вспоминает, – улыбнулась Маша. – В пример ставит. «Руся быстро решала, для Руси бы это было не то, что для вас…»

– Ага, лучше бы она меня хвалила, когда я училась.

– А Песцов!.. Ты даже не представляешь… Такой наглый стал! Считает, что он уже поступил в МГУ, и так со всеми себя ведет…

– В МГУ? – засмеялась я. – А что ему там делать? Ботинки свои замшевые показывать?

– Ботинки у него теперь другие… Нет, почему, там есть факультеты, где науки мало. Он на платное поступит. Организация выставок, глобальная политика, даже есть факультет искусств – не путать с искусствоведением.

– А он куда идет?

Я знала, что отца Песцова, наконец, выгнали из администрации города. И он занялся, понятное дело, каким-то прибыльным бизнесом.

– Он… Кажется, на факультет политики… Там есть что-то в этом роде…

– Жаль. Еще одним гадом в политике станет больше.

– У него роман с училкой одной, кстати. Новая пришла.

– Столько сейчас таких случаев, надо же… Почему так? Или всегда так было? Почему тогда это кажется странным и неправильным?

– Руся… – Маша с такой теплотой посмотрела на меня, что я в ответ сразу почувствовала, как тепло и хорошо стало у меня на душе.

Ни с кем никогда мне не хотелось так дружить, как с Машей. Если бы тогда, еще два года назад, не ее мама и, главное, не Паша Веселухин, тершийся рядом и влезавший во все, в том числе – невольно – и в дружбу с Машей…

– Руся, как мне не хватало таких разговоров. Я только с тобой говорю об этом.

– А с мамой?

Маша не успела ответить. Впереди я увидела Пашу с его детдомовской пассией, Алёхиной. Дашка, которая непонятно как пережила тот год, когда их вынужденно разлучили с Веселухиным (она на полтора года младше), теперь жила вместе с ним в общаге в одной комнате. Как это им разрешили – непонятно, но, по крайней мере, она мне сама радостно это сообщила еще в начале учебного года, когда мы случайно встретились на улице.

Сейчас Паша, заметив меня, сначала застыл, как вкопанный (у Паши все эмоции налицо, этим он выгодно отличается от многих сверстников), потом покрепче обнял Дашку, та прижалась к нему и обвила его руками. Дашка так и не выросла, наверно, потому что с двенадцати лет живет с Пашей, и ее гормонам роста пришлось туго – все силы организма уходили на преждевременную выработку женских гормонов. Возможно, ничего особенного в их романе не было бы (вот няня Татьяны из «Евгения Онегина» вышла замуж в тринадцать лет, и ее муж был еще младше), если бы они поженились, стали бы работать и как-то нормально жить как муж и жена. Паше уже семнадцать, скоро будет восемнадцать. Но Паша-то ведь считает себя совершенно свободным человеком и постоянно добивается моей взаимности, не понимая, что это в принципе недостижимо, как допрыгнуть до Луны, скажем.

– А! – от неожиданности крикнул Паша, когда понял, что мы сейчас с Машей так и пройдем мимо, и больше ничего не будет. Вообще ничего.