Танцующая на ветру

– Подожди… Что ты сказала? Откуда ты знаешь?

– Все знают… Я умываться ходила, там все говорят… Яда ей в колбасу насыпала. Та и сожрала, и померла сразу… А ее пацаны в машину мусорную закинули… Как раз приезжала… Жалко, конечно…

Я села на кровать, чувствуя, что к горлу подступают слезы. Нет, так просто не может быть. За что? За то, что я ее помыла? Бедную собаку, которая жила и жила, пока меня не встретила. Или за то, что я не стала расстилаться перед тетей Дашей, показывать ей, что она здесь хозяйка… Если думать, за что все в жизни происходит, то не только в Бога верить не будешь, а и в человека. Сколько бы мне отец Андрей ни объяснял, что испытания даются по силам, что это все должно укреплять веру, у меня так верить не получается. У меня есть голова, и она мне мешает верить. Но спрятаться в веру я тоже могу. Вот сейчас пойду в церковь – вместо уроков, поставлю свечку маме, постою в темноте, послушаю голоса – иногда как будто слышишь голоса, ненастоящие, они начинают что-то тебе говорить, понимаешь происходящее по-другому.

Я силой заставила себя не рыдать, сходила умылась, под насмешливыми и сочувственными взглядами, взяла сумку и пошла на занятия. Нет, я не буду пропускать уроки. И не из-за Тетёрки. Машку я пойду искать ровно через четыре часа, если в этом есть хоть какой-то толк. Судя по тому, как победно взглянула на меня тетя Даша, толку в этом не было.

– Ну что, кто готов отвечать по Грибоедову? Опоздавшая Брусникина – как, есть у тебя что сказать? А то вплыла сегодня пррросто как королева… – Тетёрка прокатилась по всем «р», с наслаждением вступая в схватку.

Она была настроена воинственно, как, впрочем, практически всегда. Ее учительская позиция – это бой. Возможно, она привыкла биться с теми, кто приходит в училище просто пересидеть, получить диплом, не учиться в школе, не сдавать там государственные экзамены за выпускной класс. Здесь правда тоже надо сдавать зачеты и экзамены, два раза в год… Но зато мы уже все как будто взрослые, у нас другие права, другие обязанности.

– Чацкый… – Тетёрка произносила фамилию через «ы», как говорили в старых фильмах середины прошлого века, – был не согласен… С чем он был не согласен? Давай, Брусникина, блесни!

– Просто он был умнее остальных. И ему было тошно от этого.

– Тошно, оттого что он умнее? – засмеялась Тетёрка.

– Пьеса называется «Горе от ума», – негромко сказала я, понимая, что бесполезно. Тетёрка ничего этого не понимает. Всё знает. И ничего не понимает. Потому что если бы она жила во времена Грибоедова, она бы была с другой стороны, стояла бы, сложив руки на тугом животе, и смеялась бы над «Чацкым».

– Главное, – ответила Тетёрка, – это не фантазировать. Надо знать материал и его правильный анализ. Не свой собственный, а правильный. Ничего придумывать не надо. Обычный школьный курс, повторяем все произведения. У меня один учебный час на Грибоедова. Суть – коротко. Раз-два, всё! Учитель начальных классов должен быть грамотным человеком. И не путать Грибоедова с Тургеневым. Что написал Тургенев? «Му-му». Что с собакой стало? Утонула. Что крикнул Чацкый в конце пьесы? «Карету мне, карету!» Всё. Ты грамотный человек. Придет к тебе чей-то родитель права качать, а ты ему…

– Карету мне карету… – негромко проговорила я. – Му-му…

– Издеваешься, Брусникина?! – стала заводиться Тетёрка. – Издеваешься? Ну, издевайся, издевайся… Придешь сдавать, поговорим… Прищемлю тебе хвост-то! А то задрала слишком высоко!..

Я пожала плечами. Не переубедишь и не переспоришь, тем более что в чем-то она права. Я хочу учиться дальше, но для кого-то вся учеба окончится на училище, на «колледже», как почему-то на американский манер теперь называются средние профессиональные учебные заведения, наше в том числе. Русские люди во все времена любили произносить иностранные слова к месту и не к месту, при том что наш язык намного сложнее, образнее и богаче.

Учиться здесь оказалось гораздо скучнее, чем я думала, когда мечтала сюда поступить. Если бы у меня была возможность окончить одиннадцать классов, как у Маши, например, я бы не стала тратить время на эту учебу. Но все детдомовские в основном выходят после девятого класса. Наверно, потому что мы слишком взрослые, и жить вместе нам сложно и даже опасно. Девочки начинают рожать, мальчики пить, воспитатель уже перестает быть хоть каким-то авторитетом. И нас выпускают «на свободу». Редко кто остается.

Я же не была уверена, что смогу в школе подготовиться к единым государственным экзаменам так хорошо, чтобы по их результатам поступить в МГУ. А так, может быть, я бы и осталась в школе и детдоме еще на два года. В чем-то мне там было комфортнее. Там была маленькая Люба, общение с которой доставляло мне много радости. Иногда ее наивные и даже глупые вопросы заставляли меня по-другому взглянуть на себя и на то, что с нами со всеми происходит. И я знала – постоянно, каждый день, что я ей нужна. Как старшая сестра. Да и Виктор Сергеевич, пока я жила в детдоме, считался и был моим другом. Кто он сейчас – не очень понятно.