Огромные, как дома, стволы деревьев окружали ее со всех сторон. Дождь проникал сквозь кроны, монотонно барабаня по листьям. Деревья были древними, с искривленными стволами: согбенные старцы с кожей, покрытой мхом, и грибами, рассыпавшимися разноцветными шляпками у корней. В животе у нее заурчало, и она выбрала несколько наиболее безопасных грибов, положив часть из них в оби на потом. Вспомнив о своем танто, она сначала испугалась, что потеряла его, и с облегчением вздохнула, нащупав пальцами лакированную рукоятку на талии.
Она посмотрела по сторонам – всюду одинаковая темнота. Поэтому, пожав плечами, она начала спускаться по склону в том направлении, куда улетел арашитора.
– Неблагодарное дерьмо, – выругалась она про себя.
Отец отругал бы ее за неподобающие слова. Оглянувшись вокруг, она поняла, что поблизости нет никого из взрослых и ругать ее некому, и стала выкрикивать все плохие слова, которые только могла вспомнить. Ругань радужным колесом покатилась между деревьями и зарослями папоротника, рассыпая слова и звуки в густых зеленых кронах. Настроение слегка поднялось после ее маленького бунта, и Юкико двинулась вперед во мраке.
Ее тонкие сандалии скоро промокли и порвались. Она шла, спотыкаясь о корни. Буря бушевала выше, ее силу приглушал пышный балдахин над головой, сплетенный из ветвей огромных деревьев, словно соединенные руки старых дорогих друзей. В воздухе стоял странный запах, знакомый с детства, о котором она позабыла, но теперь понемногу узнавала его.
Это был даже не запах, а его отсутствие –
В Кигене лотосом пахло все – едко воняла еда, которую она ела, вода, которую она пила, даже пот на коже. Но здесь, далеко в горах Йиши, не было даже намека на этот запах. С каждым годом поля все ближе подбирались к горам, но здесь, она чувствовала, все еще было чистым – последний оплот девственной природы во всей Шиме. Но скоро и здесь появятся рубщики, спилят эти деревья и загадят эту плодородную почву. Девиз Гильдии незваным гостем всплыл у нее в голове, и она шепотом произнесла его, прижав пальцы к губам.
– Лотос должен цвести.
Над лесом мрачно занимался рассвет, когда Юкико, наконец, наткнулась на следы арашиторы: свежие отпечатки лап существа, не привыкшего проводить много времени на земле. Она не заметила крови и утешалась тем, что зверю не пришлось страдать больше того, что он уже пережил.
Несколько часов она шла по тропе по осыпающемуся склону горы, время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть и поесть, чтобы слизать капли дождя с широких зеленых листьев. Ноги в порванных сандалиях кровоточили, под ступнями хлюпала влага, сверху падали капли, скопившиеся в нависающих кронах. Иногда она теряла след на каменистой почве, снова находила его, но до отца-следопыта ей было далеко.
Воспоминание о ее последних словах эхом отозвалась в сознании. Она все еще чувствовала ожог от его пощечины, слышала гнев и боль в его упреке. Но все же она боялась, что он погиб в катастрофе, что спасательный плот с остатками экипажа сбился с пути из-за шторма и врезался в скалы. Глаза ее наполнились горячими слезами, и она вытерла их тыльной стороной ладони.
Время шло, и она постепенно доела грибы. В лесу стемнело, она снова потеряла след и, ругая себя, тихо брела по кочкам. Остановившись под высоким кленом, она заплела косу и убрала прилипшие ко лбу волосы. После восхода солнца лес наполнился гомоном птиц, шорохом дождевых капель и шелестом маленьких лапок. Она чувствовала их крошечные импульсы и пыталась с помощью кеннинга нащупать чувство страха, которое могло остаться после появления здесь арашиторы. Но теперь, когда наступил вечер, она не улавливала ни искр, ни сердцебиения теплых тел, пушистых или покрытых гладкими перьями. Лес накрыла тишина – потная, тяжелая, как заплесневелое одеяло.
Пробираясь сквозь заросли, она присела на четвереньки, стараясь как можно меньше шуметь. Глаза метались во мраке, пульс учащался при каждом шорохе или движении тени. От пропитанной дождем земли поднимался пар, заволакивая лес туманом. Сквозь зеленый навес сюда проникали слабый свет заходящего солнца и холод медленно, но уверенно надвигающейся ночи. Ни птичьего крика. Ни шелеста ветра. Только тяжелый стук дождевых капель и тихий шорох листьев под ногами.
Прикоснувшись к татуировке лисицы на удачу, она снова настроилась на кеннинг, пытаясь уловить импульсы арашиторы или, может быть, голодного животного, которое преследует ее, прячась в зеленых зарослях.
Ничего. Лишь пустота вокруг, изредка нарушаемая скрипом старого дерева, дыханием дремлющей земли. Она почувствовала себя очень одинокой и испугалась даже больше, чем когда на них напал волк или когда на нее набросилась змея.
Осторожно она двинулась дальше.