Танцующая с лошадьми

– Ты же говорила, что наш долг по закону – сообщить о ее исчезновении, – напомнил он; Наташа смотрела в пространство и хлопала глазами. – Таш?

– Послушайте, я не хочу сообщать о ней сейчас. В прошлый раз она ведь вернулась, – обратилась Наташа к Джону. – Вы ее знаете. Куда она могла отправиться?

– Единственное, куда она могла отправиться, – это к дедушке.

– Тогда едем к нему, – решил Мак. – Поговорим с ним. Может, он что-нибудь подскажет. Таш? – (Она молча смотрела на него.) – Скажи что-нибудь.

– Мак, я не могу уехать в середине слушания дела.

– Таш, Сара пропала!

– Знаю. Но это не в первый раз. Я не могу все бросать всякий раз, когда ей захочется погулять.

– Непохоже, скажу я вам, чтобы она вернулась в ближайшее время, поверьте. – Ковбой Джон снял шляпу и почесал макушку.

– Я не могу бросить процесс. – Наташа кивнула в сторону стройной блондинки, которая стояла в коридоре. Та закуталась в кашемировую шаль и стала похожа на жертву несчастного случая. – Это самое серьезное дело за всю мою карьеру. Ты это знаешь.

Она не выдержала его взгляда и покраснела. В нем закипел гнев.

– Мак, я не могу взять и все бросить.

– Тогда прости за беспокойство, – мрачно сказал он. – Позвоню тебе на телефон Конора, когда она найдется.

– Мак! – вскрикнула она, но он уже повернулся к ней спиной. Казалось, ни разу еще ей не удалось разочаровать его так сильно. – Мак!

Он слышал, как Ковбой Джон, пыхтя, ковыляет за ним.

– Опять эти проклятые ступени…

«Чем шире грудь, тем он красивее и сильнее… Тогда шея защитит наездника, а глаз будет видеть дорогу».

Сара не помнила, чтобы Папá ее обнимал. Не то что Нанá, для которой это было так же естественно, как дышать. Вернувшись из школы, Сара подходила к креслу Нанá, и та обнимала ее и притягивала к себе. Сара утыкалась в ее нейлоновый домашний халат, и ее ноздри наполнялись теплым, сладковатым ароматом пудры. Прижималась к мягкой, как пуховое одеяло, груди, находя в ней неиссякаемый источник любви и защищенности. Нередко бабушка, желая Саре спокойной ночи, долго держала ее в своих объятиях, и Саре это не слишком нравилось. А теперь она ругала себя за это.

После смерти Нанá, когда тоска делалась нестерпимой, Сара иногда прижималась к Папá, и он обнимал ее за плечи. Но это давалось ему нелегко, Саре всегда казалось, он вздыхал с облегчением, когда она отодвигалась. Девочка болезненно ощущала недостаток объятий, даже не осознавая этого.

Однажды, около года назад, дедушка сидел за кухонным столом. Сара вернулась из конюшни чуть раньше, вошла и спросила, что он читает. Книга была хорошо ей знакома, настолько, что ей ни разу не пришло в голову поинтересоваться, о чем она. И дедушка, бережно положив книгу на пластиковую столешницу, начал ей рассказывать о человеке с талантом поэта и военачальника, который одним из первых заговорил о сотрудничестве человека и лошади, основанном не на жестокости или силе. Он прочитал ей несколько абзацев. Если бы не слегка непривычный стиль, подобные вещи можно было бы найти в любом современном пособии по верховой езде: «По этой причине всякий раз, когда вы побуждаете ее вести себя естественно, следовать своим инстинктам, когда ей не терпится показать свою красоту, вы делаете так, что со стороны кажется, будто она получает удовольствие оттого, что на ней едут, вы наделяете ее благородством, силой и красотой».

Сара придвинулась поближе.

– Поэтому я постоянно повторяю, что никогда нельзя сердиться на лошадь. К лошади надо относиться по-доброму, с уважением. Все это написано здесь. Ксенофонт – родоначальник выездки. – Дедушка похлопал по книге.

– Должно быть, он очень любил лошадей.

– Нет. – Папá резко покачал головой.

– Но он сказал…

– Дело не в любви. Здесь ничего не написано о любви. Он лишен сентиментальности. Все, что он делает, вся его доброта, которую он проявляет, идет от понимания, что только так можно побудить животное раскрыть все свои способности. Только так человек и лошадь могут добиться успеха вместе. А эти поцелуйчики и сюсюканье ни при чем. – Он скорчил рожу, и Сара засмеялась. – И никаких эмоций. Он знает, что самое главное для человека и лошади – это понимать и уважать друг друга.

– Но как это?

– Лошадь не хочет быть комнатной собачкой, дорогая. Она не хочет, чтобы ее украшали ленточками, пели ей песенки, как делают глупые девчонки на конюшне. Лошадь – это dangereux[44] и сильное животное. Но может быть послушным. Ты объясняешь лошади, почему она должна что-то для тебя делать, защищать тебя. Когда она понимает, то хочет это сделать сама. И вы достигаете чего-то прекрасного.

Он смотрел на Сару, желая убедиться, что она поняла. Но девочка была разочарована. Ей бы хотелось, чтобы Бо любил ее. Ходил бы за ней по двору не в надежде получить что-то вкусное, а из желания быть рядом. Ей не хотелось думать о нем как о средстве достижения цели.

Дедушка погладил ее руку:

– То, о чем говорит Ксенофонт, лучше. Он говорит о необходимости уважения, самого лучшего ухода, последовательности, справедливости, доброте. Лошади было бы лучше, если бы он говорил о любви? Non.