Танцующая с лошадьми

– Знаешь, я боюсь брать ее на руки, когда тебя нет. Руки совсем не действуют. Чашку уронила сегодня днем и…

Он стиснул зубы:

– Дорогая, с руками у тебя все в порядке. Так доктор сказал. Тебе не хватает уверенности в себе.

Он взял Симон из кроватки и прижал к груди. Она сразу успокоилась. Маленький ротик открывался и закрывался – она искала грудь. Флоренс села на стул в углу, протянула руки и сомкнула их вокруг ребенка, только когда он был в безопасности у нее на коленях.

Пока она кормила дочку, Анри стянул сапоги и аккуратно поставил у порога. Снял куртку и водрузил чайник на плиту. Он наконец нашел работу на железной дороге. Не самую плохую. Теперь, когда он знал, что это временно, все казалось не таким уж плохим. Они молчали. Тишину в комнате нарушало только жадное чмоканье младенца и шум редких машин за окном.

– Выходила сегодня?

– Хотела… Но, как я уже сказала, боюсь брать ее на руки.

– Родители купили нам коляску. Могла бы положить ее туда.

– Прости.

– Не за что извиняться.

– Но мне правда жаль.

– И напрасно. Если бы ты все не усложняла. Если бы меньше тревожилась о ребенке, прекратила бы нелепые жалобы на то, что у тебя якобы не действуют руки, на воображаемые головокружения.

– Нервы, – сказал врач, когда через несколько недель после рождения Симон Флоренс начала жаловаться, что ее тело работает не так, как положено.

Иногда такое случается с только что родившими женщинами, объяснил врач Анри и матери Флоренс после осмотра, когда они стояли в узком коридоре. Им видятся ужасы и опасности там, где их нет. У некоторых случаются даже галлюцинации.

– По крайней мере, она привязалась к ребенку, – заметил он. – Какое-то время нужна помощь бабушки. Пока она не привыкнет к материнству.

Что мог сказать Анри? Он только согласно кивнул, поражаясь тому, что они не видят, как каждый атом его души и тела стремится в сторону Ла-Манша.

Флоренс снова плакала. Он видел, как она склонила голову, пыталась стереть предательские слезы с распашонки Симон, и его придавила непосильная ноша. Сколько еще ждать? – хотелось ему крикнуть. Представил, как ждет его Геронтий, склонив голову над дверью стойла.

– Прости. Знаю, ты считаешь, Франция была бы выходом для нас, – сказала она тихо.

Наконец. Это тяготило их несколько недель, но они ничего не говорили друг другу. Одной ей было не справиться, а он не мог допустить, чтобы что-то случилось с ребенком. Он не мог вернуться в Кадр-Нуар и там обеспечить ей заботу. Родных у него не было, как и денег на няню.

Им придется остаться здесь, поблизости от ее родителей.

Он встал и подошел к стулу, на котором она сидела:

– Я напишу месье Варжюсу.

Она подняла голову:

– Ты имеешь в виду…

– Останемся в Англии еще какое-то время. – Он пожал плечами, стиснул зубы. – Все в порядке. Правда.

Кто-то другой будет ездить на его лошади.

Малышка требовательно и нетерпеливо сжимала кулачки.

– Может быть, когда я буду чувствовать себя немного лучше, – сказала Флоренс тихим голосом.

На следующий год появятся новые берейторы, écuyers, готовые занять его место.

Когда она обняла его за шею, шепча слова благодарности, уткнувшись ему в натруженное плечо, он понял, к своему стыду, что не испытывает ничего, кроме отчаяния. А потом подумал: как женщина, у которой не действуют руки, может обнимать так крепко?

– Мы познакомились примерно через год после этих событий. Он работал на путях над моим двором. В первый раз после отъезда из Франции он увидел лошадей, по крайней мере таких, которых не запрягают в телегу. – Ковбой Джон сдвинул назад шляпу. – Однажды я заметил, как он в изумлении смотрит на мою старую кобылу, будто она была миражом. Мы оба приехали сюда недавно, оба были иностранцами. Я позвал его, и он стал есть свои сэндвичи у стойла, все время поглаживая нос моей старой кобылы. Многие считали его сухарем, но мне он нравился. Мы отлично ладили. Часто сидели у меня в офисе и пили чай. Он говорил, что когда-нибудь у него будет маленькая ферма во Франции, что откроет школу верховой езды, как только заработает денег.

– И Флоренс это устраивало? – спросила Наташа.

Ее так увлек рассказ, что на какое-то время она забыла, почему они вообще оказались в этой машине.

– О, Флоренс устраивало все, что ей говорил муж. Думаю, она чувствовала себя виноватой за то, как сложилась его судьба. Она знала, как и он, что ей одной было бы не справиться во Франции с ее болезнью. Она делала все, что могла, чтобы обеспечить его счастье.

– С болезнью? С какой болезнью?

– Вы не в курсе? – Джон посмотрел на них, хмурясь.

– В курсе чего?

– Сара вам не сказала? У ее Нанá был – как там его? – рассеянный склероз. Она многие годы была прикована к инвалидному креслу. Сара помогала дедушке ухаживать за старушкой чуть ли не с момента, когда научилась ходить.

Они бросили поиски в Дувре и решили пуститься по прибрежной дороге в сторону Дила. Мак ехал в темноте, читая названия отелей, на случай если Наташа еще туда не звонила или позвонила только раз. Наташа разговаривала с Джоном. Ее поразила тяжелая судьба Анри Лашапеля.