Танцующий на воде

Эми полезла в карман, извлекла сигару и протянула мне. Я взял, кивнул – дескать, спасибо, – но не прикурил, только в пальцах вертел так и этак. Хокинс усмехнулся, предложил огня. Я сделал затяжку, выпустил дымок и добавил:

– Только это все не впустую было. Кое-чему я выучился.

– Знаем, Хайрам, знаем, – произнес Хокинс. – По слухам, ты в Мэриленд отправляешься. Сама Мозес тебя в помощники берет.

– Да, если не передумала.

– Не беспокойся. Раз Мозес решила, значит, так тому и быть, – заверил Хокинс. – Из-за Блэнда она операцию не отменит, как и он из-за нее не отменил бы. Ну, может, лишний денек повременит, но пойдет обязательно. Беда страшная, спору нет. Только Микайя Блэнд небось там, на Небесах, доволен, что Мозес отступать и не думает. Второго такого не сыщешь, и дай Бог каждому из нас, агентов, умереть, как он умер.

Сделалось тоскливо до тошноты. Последняя сцена из сегодняшнего сна буквально стояла перед глазами.

– А как именно он погиб? – вымучил я.

– Ты и правда хочешь знать? – спросила Эми.

Ее тон – мягкий, почти ласковый – ранил меня сильнее, чем ранило бы прямое обвинение. И все-таки я хотел знать. Я попытался затянуться – сигара незаменима при сокрытии эмоций, – но совесть моя взбунтовалась против подобной уловки, и я жестоко закашлялся, а потом на меня напала икота. Хокинс не выдержал первым – захохотал. Вслед за ним стали смеяться Эми и Коррина. Дождавшись, когда они успокоятся, я произнес ровным голосом:

– Дело в бумагах. Я их подделывал. Напортачил, должно быть, потому Микайю и убили.

Мое откровение вызвало новый приступ смеха, только на этот раз Коррина не участвовала.

– С бумагами, говорю, сплоховал, – повторил я. – Сами подумайте: разве такой опытный агент, как Микайя, попался бы, не будь проблем с документами? Вот и выходит, что от моей руки он погиб, больше не от чего было.

– Как это «не от чего»? – возразил Хокинс. – Причин сколько угодно.

– Особенно в Алабаме, – подхватила Эми.

– Нет, это из-за документов. То есть из-за меня.

– Ты заблуждаешься, Хайрам, – вмешалась Коррина. – Случившееся не имеет отношения к бумагам. Дело не в них.

– Тогда в чем?

– Операция почти удалась. Микайя был близок к цели, очень близок. Несколько недель он изучал берег Огайо – искал надежный приют для беглецов. И нашел. И сумел, хоть мы и не знаем, каким образом, выкрасть Лидию с детьми и добрался до Индианы – свободного штата, всю дорогу притворяясь их хозяином. В Индиане они разделились, но, к несчастью, один малыш заболел – по крайней мере, таковы слухи, – и передвигаться по ночам для Лидии стало проблематично.

– Ну а при свете дня они, понятно, попались, – продолжил вместо Коррины Хокинс. – Белый один остановил: кто, мол, такие, куда идете, зачем? История ему подозрительной показалась. Он и отправил Лидию с детьми в тюрьму, а тамошние охранники стали ждать, не появится ли в газетах объявление, что невольники сбежали.

– И дождались, – произнесла Эми.

– Блэнд мог сразу скрыться, – снова заговорил Хокинс. – Против него улик не было. А он не скрылся. Агенты наши сообщают, да и из газет понятно, что Блэнд возле тюрьмы кружил, все пытался вызволить своих подопечных. Вот его и схватили.

– Нам неизвестно, при каких конкретно обстоятельствах он погиб. – Коррина наконец-то перехватила нить рассказа. – Впрочем, не такой Блэнд был человек, чтобы сразу сдаться. Наверняка он пытался бежать из тюрьмы. Подозреваю, тюремщики смекнули, что доставить беглых негров хозяину будет легче, если под ногами перестанет путаться белый, одержимый их освобождением.

– Боже, – простонал я. – Боже!

– Это догадаться было – в Алабаму его послать! – с неожиданной злобой выплюнул Хокинс. – Да там же могила любому агенту! Совсем людей не цените у себя в Филадельфии! Пропал, погиб, и ради кого? Ради троих сопляков!

Я мог бы рассказать Хокинсу о судьбе Оты Уайта. И об имбирных пряниках. И о Фине, и о Кессии. Мог бы привести аргументы: Тайная, мол, дорога свободы – это не просто добровольцы, которые по одному выводят с Юга невольников. Расчеты, сухая математика в таком деле, может, и уместны – да не на них наша организация держится. Не они нами, агентами, движут.

Ничего я ему не сказал, потому что знал: Хокинс тоже скорбит, пусть и на свой лад. Я сам к тому моменту чувствовал почти как он. Скорбь переставала быть только скорбью, ярость – только яростью, тоска по утраченным – только тоской. София, Микайя Блэнд, Джорджи, мама… Трансформации не возмущали меня. Я уже знал: хочешь оставаться агентом, уразумей и прими простую истину – в нашем деле без потерь не получится. И я ее уразумел и даже принял. Только не в отношении тех, кто был мне дорог.

Глава 23