Читаем Танцующий с тенью полностью

Танцующий с тенью

Будет день неприметный, обычный,ты найдешь меня словно во сне,наконец-то спокойной, притихшей,не тревожь этот прах горемычный,не рыдай над подругой погибшейи вообще позабудь обо мне.Пусть без слез, без букетов прощальныхвсе пройдет, и не надо трагедийи молитв поминальных —ни одна из дурацких комедийне избегнет финала.Может быть, капельмейстер далекийприютит меня в облачном мире —ведь не зря же я в этой квартирене роптала на жребий жестокий.Посмотри: я готова для бала,и прическа, и платье в порядке,и пусть только кивнет —как косою взмахнет —тот, кто, не проронив ни полслова,вызывает на танец любого, —я тотчас появлюсь на площадке;злое танго все раны залечит,и душа без боязни шагнетза черту, где спокойней и легче.Я ведь знаю, что выхода нет,что вообще человек выбирает?Вот родится на свет,вот живет он и вот умирает;на судьбу я не стану пенять,никого не хочу обвинять.В день, когда ты найдешь мое тело,не грусти, что уснула подружка, —спой мне песню на ушко,чтоб печальное танго мне вследв долгий путь полетело.

Когда Ивонна кончает петь, шофер Гарделя опускает глаза и заставляет себя улыбнуться, чтобы скрыть гримасу боли. Хуан Молина принял на себя роль, которую совершенно не хотел играть: он превратился в исповедника Ивонны.

– Ты очень красивая, – говорит он ей, как будто утешая ребенка, и проводит пальцем по ямочке в уголке ее губ, которая особенно заметна, когда девушка улыбается. В такие минуты в Молине оживают надежды на то, что он станет для Ивонны кем-то другим, – кем, он не может сказать, но не просто другом. Уже не раз он был готов ей признаться в том, что таится в глубине его сердца. Но Ивонна, словно предчувствуя это, нежно отклоняет его признания – как будто заранее понимает, что он может сказать.

– Ты для меня как брат, – шепчет она, и после этой фразы Молине ничего не остается, как выслушивать сокровенную историю ее страданий.

Молина прикладывает титанические усилия, чтобы ничего не слышать. Каждое слово Ивонны – это кинжал, пронзающий его сердце. Ведь она рассказывает Молине, не упуская ни одной мелочи, как велика ее любовь к Гарделю. С никому не нужной основательностью Ивонна доказывает, что никогда не сможет полюбить другого.

– Ты меня понимаешь? – переспрашивает она Молину.

И Молине приходится кусать губы, чтобы не заговорить, чтобы не выдать своей тайны, чтобы не раскрыть перед ней свое сердце и не спеть в полный голос:

Как не знать мне, как больно живется с кинжалом в груди,если рана твоя, если пропасть без дна,что тебя, привязав, отдалилаот раскинутых крыльев Дрозда, —та же пропасть, которую мне перейтивидно, злая судьба не судила.Для меня моя боль не нова,ей ровесница – эта любовь,но от жалоб твоих, что звучат вновь и вновь,от прозрений и взглядов понурыхначинает трещать голова;я как сморщенный черный окурок,недотушенный, брошенный где-то,я как плющ, что влюблен в свою стену,чья любовь горяча,хоть он знает, что от кирпичаждать не стоит ответа, —но слова твои отняли вдругчистоту моих чувств сокровенных,я боюсь: не сдержусь и ударюсьв описание собственных мук.Как хочу разорвать этот круг,рассказать про любовь и про ярость,про надежду, что ждет впереди…как не знать мне, как больно живется с кинжалом в груди!

Перейти на страницу: