Читаем Танцующий с тенью полностью

Танцующий с тенью

Как сказал Сармьенто [40]: «Да!»,воспарили вы над миром:королева не целует —сразу кто-нибудь почуетзапах рыбы с козьим сыром,годы тяжкого трудаоставляют стойкий запах.Что ты можешь мне сказать,если побывала в лапахты у целого у войска?Принимала эту рать —и героя-полководца,и солдат, и жеребцовв лагере своих трусов.

В конце концов, когда песнями ограничиваться уже никто не собирается (самые ретивые девицы уже готовы пустить в дело ножи, которые спрятаны у них под юбками, прижатые к телу подвязками), в зале появляется Андре Сеген, и коллеги скрепя сердце вынуждены оставить Ивонну в покое.

Упреки девушек имели под собой основание: рано или поздно все клиенты Ивонны в нее влюблялись. Внезапно преисполнившись лучших чувств, мужчины пытались убедить ее оставить эту жизнь – словно дело происходило в часовне, а не в ночном шалмане, и сами они – монахи-францисканцы, а не завсегдатаи публичных домов и кабаре. Все как один клялись Ивонне, что готовы бросить своих благоверных и убежать вместе с ней. Ивонна продавала не секс, а иллюзию любви. Каждую ночь возле стойки в «Рояль-Пигаль» ее появления ожидает длинный ряд разбитых сердец. И каждый из их обладателей считает себя единственным, именно ему предназначен жар ее губ, а остальные – это просто жалкие ограниченные люди, отдающие деньги за наслаждение плоти. И вот мужчины ждут, беспрерывно поглощая шампанское и поверяя свои печали песне:

Опершись об эту стойку,о тебе одной мечтаю;сквозь бокал очередной —сколько их, уж не считаю, —вижу шумную попойку,только я теперь иной,не куражусь, как бывало,жду касанья твоих губ —ты моими их назвала.

Старый греховодник, сидящий на соседнем табурете, с презрением оглядывает прочих завсегдатаев барной стойки и запевает свою строфу:

Старый, мудрый, я-то знаю:от меня ты без ума,недоумков этих стае,что за стойкой угнездилась,невдомек, что ты самамне давно во всем открылась:на моих устах созрелипоцелуи этих губиз далекого апреля.

Следующий в ряду, молодой человек с замашками денди, напевает сквозь зубы, закуривая легкую сигаретку:

Лучше занялись бы делом —старики сейчас в цене,даже пресвятой Антонийне поможет престарелым.Снять повязку с глаз достойней,чем топить себя в вине:кони вы в забытом стойле,ведь Ивонна только мнепоцелуй свой подарила,ну а вас уж заждалисьто ль психушка, то ль могила.

И когда наконец Ивонна появляется в кабаре, она равнодушно проходит вдоль стойки, а все поют в такт ее шагам:

Все, что нажил здесь, – оставлю,чемоданы уложу,чтоб с тобой в бега пуститься.Я ничем не дорожу,и с семьей не жаль проститься.Если надо – так избавлюот мерзавца-сутенера,эту харю раскровавлю.Докажу любовь на деле:защищать тебя готовдаже от свирепых львов,даже не достигнув цели;не корю неволю злую —ведь взамен ко мне слетелис губ пунцовых поцелуи.

И тогда для Ивонны наступала долгая рабочая ночь. А когда наконец наступало утро, девушка вытряхивала содержимое своего кошелька на стол Андре Сегена, оставляя сутенеру ворох бумажек, заработанных теплом ее губ.

Дни шли за днями, умножая число влюбленных в Ивонну, пока однажды не случилось то, чего никто не ожидал. Ивонне было суждено самой почувствовать ту муку, которую она пробуждала в своих страждущих клиентах: томление любви.