"Одна бронзовая овальная кнопка. Одно нажатие. Один динь, один дон. И все это станет реальностью".Я не думала, что это будет легко. И, тем не менее, ничто не могло подготовить меня к этому.К ним.К нему.В ту секунду, когда черные стены дома Мэтьюз поглощают меня целиком, я понимаю, что играю в опасную игру. В ту, которая грозит поглотить меня. Насмехаться надо мной. Резать, сжигать, и обескровливать досуха.Пока не останется ничего, что можно было бы взять.В конце концов, я найду темноту так, как никогда не ожидала.В конце концов… я буду сомневаться во всем.Адам"Пепел и пыль. Смерть и убийство. Когда у тебя нет души, то нет страха потерять ее. А без страха… ты безграничен".Предполагалось, что она должна была быть пешкой.Подарком.Каким-то долбанным способом заморочить мне голову.Еще одна кукла, еще один день.Но никто, даже мои братья, не знают секретов моего прошлого. Никто из нас не мог знать, что на самом деле означает присутствие здесь этой девушки.Для них.Для нее.Или какие собственные тайны она скрывает за этими обманчиво невинными глазами.Но ни один секрет не остается похороненным навсегда.И даже я не могу потянуть за ниточки, когда мы танцуем в темноте.
Современные любовные романы18+Т. Л. Мартин
Танцующий в темноте
"Мне нравятся твои грубые края и мягкие кровоточащие части.
Руины твоей души — это поэзия для меня."
— Анита Криззан
Нет ничего, похожего на это.
Ничто не сравнится с успокаивающими, гипнотизирующими воплями взрослого мужчины, который знает, что это будут последние звуки, которые он когда-либо издаст. Его крики — тихая симфония, постоянно звучащая в глубине моего сознания, даже когда он стоит передо мной с разинутым ртом, зажмуренными глазами и запрокинутой головой. С каждым новым криком сухожилия на его шее вздуваются под завораживающим каскадом красного. С каждым новым криком внешний мир немного затихает, моя хватка вокруг ножа ослабевает, и мои неглубокие вдохи становятся ровными.
Вскоре его крики превращаются в сдавленные всхлипы. Я так расслаблен, что веки тяжелеют, но я отказываюсь позволить им закрыться и пропустить даже секунду сцены, разыгрывающейся передо мной. Сцены, которую я срежиссировал собственными руками.
Они сказали пойти на терапию. Никто никогда не уточнял, на какую именно.
Мои губы скривились. Рукоять ножа в ладони толстая и влажная. Запах крови и боли наполняет ноздри, вместе с кайфом, который, как я знаю, исчезнет слишком быстро, как это всегда бывает.
Только когда тишина — единственный звук, сравнимый с небесными криками, которые я только что смаковал, как изысканное вино, — возвращается в мои уши, я вспоминаю о своей аудитории. Я позволяю оружию выскользнуть из пальцев. Оно со стуком падает на землю, когда я прислоняюсь к бетонной стене позади меня. Выбрасывая ногу, я перекрещиваю ее через другую лодыжку и делаю последний, опьяняющий вдох.
Я не могу оторвать глаз от этого зрелища. Или, может быть, могу, но не хочу. Это слишком идеально — то, как его голова наклонена сильно далеко вправо. Небольшой красный обрубок на левой стороне его лица — все, что осталось от уха. Потеки алого переплетаются, стекая по телу, и крошечные капли окрашивают керамические плитки моей меткой.
— Хочешь сфотографировать? — грубый голос Гриффа поворачивает мою голову вправо.
Его могучие плечи достаточно широки, чтобы заполнить весь дверной проем, в котором он стоит.
Он, конечно, ехидничает, но я почти улыбаюсь, обдумывая это. Обидно видеть, как годы тщательной подготовки исчезают так быстро, как и появились. Но нет. Мне не нужен трофей. Что мне нужно, так это мое чертово здравомыслие — то, в чем я не совсем уверен, что когда-либо обладал, и уж точно никогда не обрету, пока этот безжизненный кусок дерьма затуманивает мне обзор.
И вот так знакомые темные когти горечи впиваются в мою грудь и съедают кайф.
Фредерик Фергюсон. Пятьдесят шесть лет. Водитель автобуса начальной школы. Две бывшие жены, один взрослый ребенок, которого он не видел и с которым не разговаривал одиннадцать лет.
Я мысленно вычеркиваю его имя в своем списке. Потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы достать его, но это только потому, что мои руки были заняты номерами пять и тринадцать.
Уставившись на тело, прислонившееся к колонне, к которой оно привязано, я отталкиваюсь от стены.
— Сожги его.