Всё было кончено. Мне хотелось крепко зажмуриться. Отчаяние, как болотная жижа, хлынуло в горло, в лёгкие, в сердце. Я не мог ни выдохнуть, ни вдохнуть. Казалось, что и меня от смерти тоже отделяет одно мгновение. Веки у меня подёргивались. И всё-таки хорошо, что я их не сомкнул. В следующую секунду маглор как-то тоненько всхлипнул, вытянулся, став чуть ли не на полголовы выше, отпустил Ивана, сделал два неуверенных шага назад, и я увидел, что из груди его, там, где, по словам Хухрика, находилась таинственная «точка жизни», торчит рукоять ножа. Причём она тут же вспыхнула пронзительно-лимонным сиянием, будто раскалённая плазма, будто сгусток неземного огня — маглор зашатался и по груди его веером пиксельных искр начали расползаться мерцающие мелкие трещины.
Так вот в чём заключалась идея Ивана! Прикинуться выдохшимся, ослабевшим, позволить маглору вплотную себя обхватить и тогда ударить ножом, который он держал в левой руке.
Рискованно. Очень рискованно. Но, как оказалось, — оправданный риск.
По-настоящему обрадоваться я не успел. Пошатывающийся маглор открыл широкий, как у лягушки, рот, и в воздухе поплыли басовые напряжённые глоссолалии:
— Ааа... иии... оммма... ааа...
Они были тугие, почти вещественные, давили на барабанные перепонки, втискивая сквозь них в мозг мутную боль. Слышать это было невыносимо. Я инстинктивно зажал уши ладонями. Казалось, в голову заливают расплавленный стеарин.
Я трясся. Я качался из стороны в сторону.
Возможно, я постанывал или мычал.
Впрочем, длилось это недолго. Пространство Игры мигнуло, точно на мгновение вырубилось электричество, потом вновь зажглось, но уже багровым хаосом переливающихся теней. Затем что-то оглушительно щёлкнуло и окончательно отключилось. Я сидел перед гладким тёмным экраном мёртвого ноутбука.
Тяжело, как Иван, дышал.
Квартира казалась чужой.
Ломка у Адели продолжалась несколько дней. Сначала она просто лежала неподвижно, как кукла. Потом начала с трудом, как бы по частям, подниматься на ноги, мелкими неуверенными шажками, опираясь о стену, добиралась, куда ей надо. От помощи тем не менее отказывалась категорически: нет, я сама, сама!.. Снова пластом падала в постель. Иногда из-под зажмуренных век начинали течь слёзы. Адель чуть слышно всхлипывала и растирала их по щекам ладонями.
— Опять? — спрашивал я.
— Да, опять...
Ей снился маглор. К счастью, всё реже и реже. Оставалось надеяться, что скоро он исчезнет совсем. Несмотря на её слабые протесты, я вызвал врача. Пожилая женщина, судя по всему, опытная, спокойная, измерила давление, расспросила о самочувствии. Мне она сказала, что приступ апатии, истощение психических и физических сил наблюдается в последние несколько дней у многих.
— Не успеваем за темпом жизни, носимся, как сумасшедшие, но хотим ещё больше, ещё лучше, ещё быстрее, ни на секунду не останавливаемся, растрачиваем в горячке деятельности все резервы, эмоции выгорают и вдруг — человек падает, не может пошевелиться. У меня сейчас полно таких пациентов...
Рекомендовала витамины, длительные прогулки, режим, правильное питание, съездить куда-нибудь, сменить обстановку.
— Если будет хуже — звоните.
В общем, всё было понятно и так.
Наконец, Адель начала понемногу есть, большими глотками пила воду и соки. Затем стала ходить уже вполне уверенно, иногда, правда, пошатывалась, хваталась за спинки стульев, присаживалась на несколько минут отдохнуть. Ошейник постепенно рассасывался. К концу недели он стал практически незаметен. Рептилоидные черты, как обозначил их Хухрик, тоже сошли на нет. Видимо, она в ошейнике пробыла недолго... Выходить на улицу она всё же не рисковала. Подолгу стояла у окна, глядя в переулок, испятнанный солнечными отражениями стёкол.
Мы о многом переговорили. Адель, пересиливая себя, рассказывала о вселенной маглоров.