Холодная расчетливость Ланы дала сбой в самом начале. Никто не старался связать заботливо выставленные напоказ нити. Я злился, скрывая от Ланы собственные страхи, не в силах отказаться от них, потому что вода, темная, пугающая, продолжала действовать на меня, как питон на кролика. Лана не одобрила моих методов, но ей пришлось смириться, ведь больше никто не согласился бы выполнять самую грязную работу. Да и я бы не согласился. Лану я совсем не любил, чего тут скрывать. Вода — другое дело… Но так или иначе, все шло по четкому расписанию, пока Лана не пожелала играть по новым правилам, о которых меня никто не поставил в известность.
Поначалу наш дуэт превратился в трио. Новую подругу Лана скрывала от меня, как могла, но я выследил ее и сразу возненавидел. Лариса была неуклюжа, некрасива, неухожена, производя впечатление помоечной вороны по недоразумению попавшей в клетку к тропическим попугаям. Но в то же время, в ней было что-то пугающее, злобное, истеричное. Иногда такой взгляд, с расширенными до предела зрачками я видел у Игоря, во время приступов, когда он бился в моих руках, обрушивая на многострадальную голову всевозможные проклятия. В такие моменты мне хотелось его убить, но я терпел, хотя с каждым годом это было все сложнее и сложнее. Может быть, потому, что кроме Игоря в моей дрянной никчемной жизни не оставалось ни одной родной души.
Наверное, мне следовало послать к черту Лану и ее желания, но я не мог остановиться, услышав гулкий зов из влажной, искрящейся тьмы. Не мог, даже когда очень хотелось… В конце концов, мы сами выбираем окружение. Летим, как бабочки, на свет, губительный и манящий.
Машу мне было даже жаль. Кто мог подумать, что, подготавливая наш План, я в кои то веки почувствую нечто светлое, на короткий момент подавившее жгучее желание сунуть голову на тонкой шее в кипящую пузырями воздуха воду. Машенька была совсем другой: бесхитростной, наивной и распутной, сочетая в себе гремучую смесь взаимных исключений.
Моя старенькая дача была лучшим местом для любовных утех, даже лучше дома, где мы встречались с Ланой. Сюда, в этот крохотный домишко, почти не доходили звуки извне. Маша прибегала сюда и долго мялась перед калиткой, опасаясь, что Лобо порвет свою цепь и бросится на нее. Я провожал ее в дом, мы пили пиво, иногда разговаривали о будущем, и постоянно занимались сексом. Не знаю почему, но Машка невероятно возбуждала меня. С ней было просто: ни вопросов, ни просьб, только секс, горячечный, болезненный и с каждым разом все более и более притягательный. Лана, с ее маниакальным желанием избавиться от мужа и падчерицы теперь казалась мне гротескной пародией на мачеху Белоснежки, ей бы еще отравленное яблоко в корзинке… Даже вода, что призывно мерцала там, под мостом, уже не звала меня по имени, а лишь шептала что-то в уголке сознания, не позволяя забыть о себе, как вредная соседка, проклинающая тебя из приоткрытой двери.
Бывают такие моменты, когда невидимый бог выключает лампочку, и ты понимаешь: твоя жизнь вовсе не посвящена бездумному, хаотичному мельтешению вокруг сверкающего объекта. Машка на короткий миг стала для меня богом, пока настоящий бог не включил свет.
Лана настаивала на выполнении Плана, а ее новая чернявая подружка, валявшаяся в нашей постели с тарелкой южных вишен, презрительно скалилась, не озаботившись даже тем, чтобы прикрыть свое тощее тело с синюшной цыплячьей кожицей. Наверное, эта встреча и стала той отправной точкой, а может боги (или демоны) действительно посчитали, что игра чересчур затянулась. Но, возвращаясь домой по берегу реки, я, задумавшись, споткнулся о дохлую чайку. Птица валялась на земле, странно вывернув шею и бессильно раздвинув крылья. Вода шумела и звала, наливаясь чернильной угрозой, требуя положенного жертвоприношения. Лампочка в моей голове лопнула с сухим хрустом, между ребрами вниз покатился бильярдный шар, ударяясь о легкие и печень.
Машку я ударил по лицу. Она ждала меня дома и радостно бросилась навстречу, но внутри темные воды шептали с ужасающей настойчивостью: "она совсем не рада тебе, она притворяется. Что она в тебе нашла? Ничего, кроме твоего красавчика, что ты с остервенением загоняешь во влажную пещеру ежедневно, по несколько раз. Ты ей совсем не нужен. А вот она нужна нам всем, в чернильной тьме, пахнущей кувшинками…" Я ударил Машку с садистским удовлетворением отметив, как исказилось ее лицо от боли и внезапного унижения. Я ударил ее еще раз, когда она пыталась подняться, под крики чаек, снующих над домом. Машка упала, но проворно поднялась на ноги с безумным криком. Я попробовал пнуть ее под дых, но она оказалась проворнее, и швырнула в меня пивную бутылку, угодив в голову. Удар на миг ослепил меня, а Машка выскочила на улицу, во тьму, прямо на встревоженного Лобо. Волк вцепился ей в руку. Эту отметину я видел потом, когда стаскивал ее тело в удовлетворенную, бьющуюся в оргазме реку, захлебывающуюся смертельными восторгами.