Танцы минус (СИ)

— Порнографический?

— Эротический, балда ты этакая. И высокохудожественный. А порнографический попозже. Если захочешь…

— Вань…

— А что, Вань?.. Ладно, езжай. И возвращайся поскорее… Ненавижу, когда моя муза шляется неизвестно где.

— А я твоя муза?

— Ну да, — отвечает неожиданно серьезно. — Ты что этого еще не поняла?

С полдороги, когда спина вынуждает меня остановиться и размяться, звоню Федьке. Он рад мне, а я ему. У Анны все в порядке: «Толстеем!», Серджо, Ксюха и Викуся отбыли в Париж в гости в Ксюхиной бабушке. Это я знаю, Ксюха говорила. Приходченко по-прежнему носится с Марией-Терезой. «Как дурак с писаной торбой!» Егор… Ну, у Егора тоже все ОК.

Прошу Федьку часа через два встретиться со мной — очень надо.

— Так срочно? Ну давай. Я, правда, на службе…

Называет адрес. Еду. Встречает меня за проходной. Здоровенный, в форме, в своем неизменном и уже изрядно затертом краповом берете. Рассказывал, что это «фича» такая. Форма может меняться сколь угодно много раз, а раз полученный, заслуженный и выстраданный краповый берет с тобой один навсегда. А потому особенно круто, когда он не новенький, а заслуженный. Сразу видно, что парень — не желторотик. Мужики… Детский сад — штаны на лямках!

Впрочем и мы, тетки, ничуть не лучше. Только у нас свои «фичи». Вот, например, никогда не задумывались, почему с таким успехом по телевизору прошел тот самый, нашумевший сериал про бандитов? И продолжают сниматься все новые сериалы про ментов? Я их не смотрю, потому ни о чем таком никогда не думала, а Яблонский мне объяснил как-то, когда к слову пришлось. Оказывается, каналы просто работают на свою основную аудиторию. А это женщины. Причем возрастной группы 50+. То есть пятьдесят лет и старше. А что нам, женщинам, больше всего нравится? Сильный, решительный мужчина, естественно. Причем, как и двести или триста лет назад нам, теткам, подавай такого мужика, который соперника победить может не столько силой ума, сколько при помощи кулаков.

В наших глазах герой не тот, кто, например, заслуженно назван лучшим бухгалтером России или лучшим учителем. Нам подавай мачо, который горазд набить морду любому обидчику. Вот это — истинный герой! Заложенные природой в женские головы установки, что лучший отец для наших потенциальных детей — это сильнейший самец в стае, просто не успевают за изменениями образа жизни…

Глава 7

Рассказываю Федьке о папе, о том разговоре, который слышала в цирке, когда он что-то у кого-то просил жалостливо, а потом о своей находке. Слушает, и брови его ползут все выше вверх. Под конец почти упираются в его замурзанный беретик.

— Значит, цирк, говоришь?

Чешет в затылке и оборачивается задумчиво на здание, из которого только что вышел. Потом хватает телефон и принимается куда-то названивать. Понимаю, что Приходченко по характерному: «Това… Тьфу ты господи! Господин полковник!» Федька узнает, где командир и можно ли ему прямо сейчас подъехать. Получает добро и решительно волочет меня в сторону своего джипа, припаркованного неподалеку. Оглядываюсь беспомощно на мотоцикл. Чужое добро-то!

— Ничего с ним тут не сделается. Вон, ментов вокруг как грязи.

Приходченко, видимо, дома, потому как Федька паркуется возле обычной жилой многоподъездной «панельки». Кондратьев звонит в домофон. Когда поднимаемся на нужный этаж, полковник уже стоит в дверях своей квартиры и смотрит на подчиненного зверем. Входим. Слышу, как женский голосок интересуется по-английски тем, кто же там пришел.

— По-русски, дорогая, — учительским тоном отзывается Приходченко.

Из коридорчика до нас долетает тяжкий мелодраматический вздох, и Мария-Тереза возникает в дверном проеме.

— Кто тям? Кто тям пришель?

— Это я, почтальон Печкин, — ворчу себе под нос я, и Приходченко уставляет на меня грозный взор.

Мария-Тереза подходит ближе и обнимает полковника сзади обеими руками. Ее полные лукавства глаза смотрят на нас с вызовом. Что ж, имеет полное право чувствовать себя победительницей. Такого мужика в свои цепкие коготочки зацапала. И ведь удержит! Не то, что я! Едва она подходит, у Приходченко даже выражение лица меняется. Смягчается, добреет. И фигура из железобетонной становится какой-то уютной, домашней. Дикий медведь на глазах превращается в плюшевого мишку.

— Чего приперся? — интересуется он у Федьки, поглаживая большим пальцем руку Марии-Терезы у себя на животе.

Она в ответ приподнимается на цыпочки и целует его в шею, а после прижимается к его спине как-то еще более гармонично. Вот ведь! Ей ведь чуть за двадцать, ему сорок пять и башка вся седая. Она — итальянка из богатой католической семьи, он — русский мужик самого простецкого происхождения. Она — наивный и восторженный птенчик, который только и мог решиться восстать из идейных соображений против отца-наркоторговца. У него за плечами такая биография, что только под грифом «секретно» ее и хранить. А ведь как будто созданы друг для друга! Словно кусочки пазла совпали.

Федька заговаривает, и я возвращаюсь мыслями к собственным делам. Тем более, что Кондратьев кивает в мою сторону.