Танцы минус (СИ)

Нахожу себе палку, благо в лесу с этим делом проблем нет совсем. Потихоньку иду к тому месту, где, как мне кажется, стоял автомобиль Яблонского. Надеюсь, что там хоть какая-нибудь да дорога, по которой я смогу рано или поздно выбраться к людям. Но так ничего и не нахожу. Зато через какое-то время обнаруживаю, что стою как раз над тем самым блиндажом, в котором пряталась незадолго до этого. Счастье, что не свалилась в него — здесь глубина окопа приличная. Значит, кружила… Ничего удивительного. Я человек сугубо городской. Всяким там лесным приметам и ориентированию на пересеченной местности не обучена.

Сил нет совсем. Темно, хоть глаз коли. Начинает накрапывать дождь. Делать нечего, придется ночевать там, где стою. Спускаюсь в окоп и снова забираюсь в блиндаж. Тут по крайней мере сухо…

Утром обнаруживаю, что все еще хуже, чем мне представлялось. Нога стала размером с детский мяч и на ощупь горячая. И это при том, что и саму меня бьет озноб и душит сухой противный кашель. Холодная и дождливая ночь в лесу дала себя знать… Просто здорово! Пробую выбраться из окопа, срываюсь с его осклизлой стенки, падаю на больную ногу и тут же теряю сознание от боли.

* * *

Первое, что испытываю, когда прихожу в себя — удивление. Во-первых, мне странен сам факт, что я вообще очнулась. А во-вторых, я, как тут же выясняется, не в холодном и мокром окопе, а на больничной койке. Рядом в кресле сидит Егор, у окна ошивается еще кто-то, но стоит он спиной, и смотрю я на него против света, так что непонятно, кто это. Нога моя бедная в лубке и подвязана куда-то вверх. В голове — шум, в руке — капельница. Красота!

Егор, похоже, спит — глаза закрыты, голова неудобно откинула на спинку. Смотрю. Красивый. Линии лица, расслабленного тела — совершенны. Вот только прежнего поросячьего восторга у меня уже не вызывают. Оба «мои» мужчины — и муж, и Яблонский, вкатили мне такую дозу прививки против болезни под названием любовь, что надолго хватит.

Краем глаза вижу шевеление у окна. Поворачиваюсь и тут же начинаю орать. Иван! Там стоит Иван!!! Он же меня сейчас… Егор вскакивает, но вместо того, чтобы спасать меня от неизбежной кончины от рук Яблонского, почему-то выбегает в коридор. Яблонский же, напротив, кидается ко мне. Пытаюсь лягнуть его здоровой ногой и даже вроде бы куда-то попадаю, потому что он болезненно ахает.

— Маш! Машенька, маленькая моя, не бойся. Успокойся, я не враг тебе. Ну поверь! Правда не враг. Ну подумай сама, кто бы мне позволил толочься возле тебя, если бы дело было иначе?

Возвращается Егор в сопровождении врача. Тот деловито щупает мне пульс, слушает при помощи фонендоскопа легкие, что-то поправляет в капельнице и, наконец, удовлетворенно кивает.

— Как самочувствие?

— Страшно очень и не понимаю я ничего.

— По поводу непонимания — это не ко мне. А от страха успокоительное вколоть могу. Надо?

— Нет.

— Ну вот и славненько. Если какие-то проблемы по медицинской части возникнут — обращайтесь.

Выходит, дружелюбно кивнув всем по очереди. Смотрю на Егора, смотрю на Ивана. На первого смотреть могу, на второго — совсем нет. Потому обращаюсь к Егору.

— Что он тут делает?

Пожимает плечами.

— То же, что и я. Ждал, вот, когда ты в себя придешь и на кое-какие сильно интересующие нас вопросы ответишь.

— Не буду я при нем ни на что отвечать. По крайней мере, пока не пойму, какова его роль во всей этой истории.

Иван делает неуверенный шаг в мою сторону.

— Маш, я…

— Стой, где стоишь. Свои байки и оттуда, из угла, рассказывать сможешь.

— Маш, ты прости меня. Но, пойми, так было надо.

— Бред какой-то. Что именно надо? Кому? И для чего?

— У меня был совершенно четкий приказ — как только ты ввязываешься во что-то действительно серьезное или находишь хоть какой-то намек на то, где тайник с наркотиками, тебя нужно угомонить и вывезти в безопасное место.

— Ну да! И самым безопасным местом тебе показался лесок, а самым надежным компаньоном — Ерлан Садыков.

— Маш! Машенька, ну поверь ты мне! Просто все пошло не совсем так, как хотелось…

— Кстати, кто тебе приказы-то такие интересные раздавал? Госкино?

Смеется невольно. Потом вновь серьезнеет.

— Нет. Приходченко ваш, кто ж еще.

Сказать, что я удивлена — значит не сказать вообще ничего.

— Что за?..