Он:
— Ну это ты, Маш, загнула. Сейчас, погоди… Ага! Вот тебе:
Все! Меняемся! Теперь я начинаю, ты заканчиваешь. Вот тебе для начала:
Я:
— Старо!
И все, хватит, пап!
Он:
— Ну еще разик! Ладно? Вот слушай:
Я:
— Чего — ничего?
— А того. Ничего — и все тут.
— Ты халтурщица, Машка-промокашка!
— Я замученная жизнью работающая женщина.
— Ндэ? И давно работаешь?
— Один день.
Смеется.
— Тогда действительно тяжело. А где?
— Да представляешь мне мой бывший тренер протекцию составил. В кино позвали консультантом по мото-трюкам.
— Маш!
— Да нет, пап, я сама делать ничего не буду. Только советы давать. И так три месяца.
— Смотри не перетрудись. На советах-то это запросто, — опять смеется, но с заметным облегчением.
— А ты где? Что-то телефон недоступен был…
— Мы перебазировались.
— И куда?
— Совсем близко от тебя будем. Есть такой город — Валдай.
— Пап! Да это ж вообще здорово получается! Съемки-то этого самого фильма, где я советы давать буду, как раз под Валдаем и будут проходить.
— Ну видишь как все складывается!
И правда — просто все к одному! Как здорово, что меня нашел этот самый Евгенчик Сидорчук! Смогу не просто увидеться с папой, но даже съездить в цирк, поболтать со всеми, кого знаю с самого детства…
Если бы еще поехать туда с Егором…
До Валдая добираюсь поездом. Вместе со многими другими членами съемочной группы. На вокзале нас встречает заказанный еще из Москвы автобус — жуткая развалюха советских времен. Он-то и доставляет нас до гостиницы. Не Редисон, конечно, но жить вполне можно. По крайней мере «удобства» не в коридоре, а у каждого в номере.
Большинство малозначительных членов нашего творческого экипажа селят в номера попарно. Мне достается отдельный. То ли потому, что я в какой-то неведомой табели о рангах занимаю более высокую строчку, то ли потому, что Жаблонс… Тьфу ты! Еще не хватает как-нибудь его в глаза так назвать! Яблонский! Яблонский! Яблонский!
Кажется произношу это вслух, потому как он тут же нарисовывается в дверях моих новых апартаментов.
— Ты звала меня, прелестница? Весь твой.
Смеюсь.
— Это были мысли вслух.
— Так твои мысли про меня?
Входит и тут же обнимает меня, словно бы невзначай притискивая мой живот к выпуклости у себя в штанах.
— Тебе руки никогда не ломали?
— Это ты про того громилу в краповом берете?
— Это я про себя.
— А что, можешь?
Киваю и смотрю в упор. Не верит. Всерьез не принимает.
— Тебе так неприятны мои объятия?
— Излишняя настойчивость отпугивает.
— Так если к тебе без настойчивости, ты вообще никогда ни на что не решишься. А я уверен, что нам с тобой в постельке хорошо будет. Феерия будет и вулкан.
Когда училась, вычитала в одной умной медицинской книге название болезни. Никогда раньше этот термин не слышала. Звучит чудн
Вот только если о том, кто такие нимфоманки знают все, даже бабки на рынке, то о том, кто такие мужчины, больные сатириазисом не знает никто. Хотя, по-моему, мужиков повернутых на сексе значительно больше, чем женщин. В общественном сознании твердо устоялось: если женщина любит секс — она непременно нимфоманка, что по сути является «интеллигентным» синонимом слова «шлюха». А вот если сексом увлечен мужик, так это — молодец, самец и вообще герой. Какой там сатириазис?
В высоких государственных кругах подобное называется политикой двойных стандартов и вызывает громкие скандалы. В обывательской среде — это норма. Не обсуждаемая и принятая раз и навсегда. Так что папина привычная присказка верна: в жизни справедливости нет… В моей вот так точно.
Решительно отпихиваю от себя Яблонского. Надо признать он не настаивает и отступает сразу, разводя руки в стороны в показном бессилии.
— О господи! Ну почему вы женщины столько сложностей в секс тащите? Вот ты поесть вкусно любишь? Любишь. Все любят. И когда голодна просто садишься и ешь. А чем секс от вкусного обеда отличается? Тот же во всех отношениях приятный и полезный физиологический процесс. Так ведь нет — чувства вам непременно подавай!
— Вань, а сам-то ты чего от этих самых чувств шарахаешься, как черт от ладана? Несчастная юношеская любовь? Распавшийся брак родителей? Неуверенность в себе? В чем первопричина-то?