Танцы на снегу

– Больно? – спросила Наташа. То ли меня, то ли Лиона. Но мы не стали отвечать.

Через несколько минут мы вышли к лагерю. Самому настоящему походному лагерю, как у скаутов в фильмах. Вершина холма была плоской, сглаженной, деревья здесь росли особенно густо, и вот среди них, почти незаметные, были разбросаны шалаши из веток. Несколько кострищ накрывала сверху сплетенная из ветвей решетка – так, чтобы рассекать дым и прикрывать пламя. Никаких родников тут, конечно, не было, но на нескольких деревьях висели большие прозрачные бурдюки с водой. В общем, устроено все было по-умному.

– Стоять! – скомандовала Наташа. Двинулась к одному из шалашей, побольше и покрепче других. Земля у шалаша была странно утоптана и покрыта спиральными узорами, будто кто-то часами кружил тут на велосипеде.

На всякий случай я взялся за бич. Будто просто встал, заткнув пальцы за пояс, а на самом деле приготовился драться.

Наташа тем временем постучала по одной из палок шалаша будто по двери – это выглядело очень смешно.

– Да! – ответили из шалаша противным дребезжащим голосом.

Наташа откинула закрывавшую вход занавесь и вошла в шалаш. Быстро и тихо заговорила, я ловил лишь обрывки фраз: «…шпионов… сильный свист и грохот… сразу побежали в том направлении… посадочный след метров на пятьдесят… говорят, что заблудились, врут… шпионы…»

Так вот в чем дело! Они слышали грохот, когда мы садились. И, ясное дело, не поверили ни одному нашему слову…

Собеседник Наташи заговорил, раздраженно и укоризненно. О том, что не надо было тащить «шпионов» сюда, что надо было допросить их на месте, что «не надо грязи»…

И я вдруг вспомнил!

– Юрий Семецкий-младший! – завопил я, даже подпрыгивая от восторга. – Свиновод с Авалона!

В палатке что-то упало и разбилось, тихо зажужжал мотор. Все девчонки нацелились в меня из арбалетов, а я продолжал орать:

– Юрий! Это Тиккирей и Лион! Вы же нас помните! В космопорту! Ну вспомните! Я тот мальчик из космопорта!

Из палатки, заложив лихой вираж, выкатилась инвалидная коляска. Лысый старик в костюме и при галстуке уставился на меня. Из его левой ладони торчала, покачиваясь, маленькая отвертка. У Семецкого, оказывается, был протез кисти, и мой вопль отвлек его от какого-то мелкого ремонта или регулировки. Наташка выскочила следом, встала за коляской, тоже нацелив в меня свой арбалет.

– Мальчик из космопорта? – изумленно воскликнул Семецкий. – Ты тот, кто был с… – Он осекся.

Его не по-стариковски живой взгляд внимательно изучал меня. Потом Семецкий посмотрел на Лиона.

– «Куда вы тащите этого ребенка!» – крикнул я, напоминая. – Ну? Вы помните?

– Святой Господь и все великомученики! – рявкнул скотопромышленник. – Девочки, да уберите вы оружие! Это друзья!

Уж не знаю почему, может, от неожиданности, но у меня на глаза навернулись слезы. Я бросился к Семецкому, прижался лицом к его впалой груди и заплакал. Бриллиантовая заколка галстука больно колола мне щеку, но я не отворачивался. От Семецкого пахло дорогим одеколоном, дымом и машинным маслом. Сухая стариковская ладонь ласково погладила меня по голове.

– Ну, девчонки… – укоризненно проронил Семецкий, будто сам не требовал недавно допрашивать нас на месте. – Что ж вы так?

– Дедушка… мы… – Голос Наташи я едва узнал, такой он стал виноватый.

– Ай-ай-ай… – продолжал отчитывать их Семецкий. – И я хорош, воспитал вас, амазонки малолетние… Ты поплачь, поплачь. – Это он сказал, уже обращаясь ко мне. – Я от этих пострелят сам плачу…

Когда разрешили плакать, мне сразу расхотелось. Застеснявшись, я встал, огляделся. Но никто из девчонок не смеялся, и выглядели они пристыженными.

Особенно Наташа.

А Семецкий уже отдавал приказания:

– Первый отряд, костры и ужин. Второй отряд – наблюдение, радиоперехват. Третий – отдых. Санитары – обработайте мальчикам раны. Наташа, тебя я жду через пятнадцать минут с полным отчетом.

Ободряюще кивнув нам, он укатил в свой шалаш. А мы и опомниться не успели, как нами занялись две девчонки. Теперь мы от помощи не отказывались. Шипел, застывая на наших царапинах и ссадинах, бинт, нам сделали уколы от столбняка, Лиону притащили почти новые кроссовки и носки – все слишком яркое, девчачье, но он все равно их надел.

Наташа стояла красная и надутая. Видимо, размышляла о выволочке, которая ее ждет.

– Наташа, мы вовсе не обижаемся, – сказал я. Теперь, когда все стало так хорошо, мне хотелось быть благородным будто герой боевика. – Мы понимаем, что выглядели подозрительно.

Девчонка кивнула и покосилась на шалаш Семецкого.

– Все равно ей от дедушки попадет, – с сожалением объяснила девчонка-санитарка, протирая мне царапину бактерицидным тампоном. – Он с ней очень строг.

– Почему? – не понял я.

– Чтобы никто не думал, будто он внучку балует и выгораживает. Она ему на самом деле правнучка, но он ее внучкой зовет.

Я понял, что дела у Наташи и впрямь плохи. Но вмешиваться вряд ли стоило, Семецкий стал бы еще строже.

– А я рада, что вы не шпионы, – продолжила девчонка-санитарка. Она была симпатичная, только тощая, как и все они. – Мы однажды поймали настоящих шпионов.

– И что? – спросил я.