Танцы на стеклах. Книга 2

Я тяжело задышал, ощущая, как сложно контролировать собственные эмоции, наблюдая, как передо мной изгибается сексуальное тело Мелании Йонсен. Никакие незажившие раны не способны были остановить мое безумное влечение, одержимую, болезненную потребность заполнить ее собой. Но я пришел сюда не за сексом, хотя не думать о нем, глядя на нее сейчас невозможно. Пора взглянуть правде глаза. Мои чувства к Мэл вышли за пределы удовлетворения сексуальной потребности.

Я чувствую к ней больше, чем могу себе позволить. Больше, чем готов признаться самому себе.

Мое проклятие. Ведьма. Мeligim. Shaitanah.[21]

Маленькая, совершенная девушка, словно созданная для меня. Коварная, неверная…

Безумная, смелая. Сумасшедшая.

Я скольжу взглядом по ее груди, вспоминая, насколько красивой она выглядит без одежды. Идеальная. Для меня.

В комнате становится душно, и я вижу, как на лбу Мэл блестит испарина. Я и сам горю. Мелодия набирает тональность, вместе со скоростью моего пульса. Ее глаза сверкают, глядя в мои, но не сразу я понимаю, что их блеск – вовсе не очередной воинственный вызов, а слезы, которые она сдерживает из последних сил. Я опускаю взгляд вниз, глядя на осколки, залитые кровью. Проучить, напугать, я не думал, что она осмелится, сможет вытерпеть так долго. Околдованный ее танцем, я забыл…

– Хватит. Стой! – кричу я, вскакивая на ноги. Протягиваю руку, хватаю ее за запястье и тяну на чистый, непокрытый стеклами, пол. С губ Мэл срывается судорожный вздох, когда ее ступни касаются прохладной поверхности. Я держу Меланию за плечи, не позволяя осесть на пол. Меня трясет, как в лихорадке, и я не знаю, что за чувство заставляет тянуть ее к себе сжимая в объятиях, и качать, как ребенка, шепча, бессмысленные теперь, слова утешения. Она безвольно обвисает в моих руках, прижимаясь щекой к груди, прямо напротив раны. Но мне не больно, и, даже когда соль от ее слез попадает на кожу, я не чувствую ничего, кроме глубокого раскаянья.

Мелания

Боль… все грани невыносимой боли, пульсирующей в каждой клетке. Не знаю, как еще могу стоять. Горячая, мучительная, агонизирующая боль поднимается из разрезанных ступней, распространяясь обжигающей волной по всему телу. Боль, которую я никогда не ощущала прежде, и вряд ли когда-нибудь испытаю еще.

Мне кажется, что я горю заживо. Все кости в теле вот-вот переломаются, раскрошатся, потому что организм просто не вынесет таких адских мук. Каждая клеточка моего тела умирает изнутри, рассыпается на атомы. Но есть кое-что гораздо хуже… моя душа превращается в развалины куда быстрее, погибает в руках Джареда, покидает меня вместе со слезами, когда я утыкаюсь в его грудь. Прямо в то самое место, где нанесла рану.

Душа больше не может переносить таких физических издевательств, плачет, надрывается, сжигает, оголяя последние нервы… спасает себя, как может. И хочет, мечтает выбраться из тела, подверженное таким страданиям… незаслуженно, несправедливо, нечестно. Только бы больше не чувствовать такой боли.

Никогда.

Джаред прижимает меня к своей груди, но радости от запоздалого прилива нежности я не испытываю. Я будто бы закрываюсь в невидимый кокон, выстраивая между мной и этим мужчиной огромные стены, ментальные… он никогда их не разрушит теперь. Он может заставить меня станцевать для него еще сотни тысяч раз, но я не позволю подобраться ко мне снова. Мысленно закрываю все двери в то, что раньше называлось моим сердцем, на крепкий засов. Пытаюсь дышать, восстановить запасы жизненной энергии…

Вся моя сила была брошена на то, чтобы станцевать проклятый танец и не издать ни звука. Не сломаться.

Наверное, стоило проявить слабость, сдаться. Но как я могла? В его взгляде все было написано: не будет никакого помилования. Он вошел в мою комнату с таким видом, словно всю неделю предвкушал смертную казнь для меня.

Никогда не забуду выражение его лица – надменная маска палача, уродующая точеные, некогда красивые для меня, черты.

Я не знала, что нужно сделать, чтобы Джаред, наконец, хоть что-нибудь осознал. Шестым чувством, я ощущала, что Саадат, на самом деле, не хочет моей казни. Что-то заставляет его уничтожать меня, будто он боится… боится признаться себе в том, что я – что-то большее, чем наяда, чем девушка на один раз, чем «невидимка», какой была для него в Йеле.

Что же его так ранило? Почему он стал таким жестоким? Кто он такой?!

Я бы хотела узнать ответы на эти вопросы еще полчаса назад. Но теперь… мне плевать. Плевать мне, что его ранило, плевать на Джареда, который в своих играх зашел слишком далеко.

Он заставил меня танцевать на стеклах, но зачем? С тем же успехом он мог бы положить меня на кровать, привязать к изголовью, и разрезать на мелкие кусочки.

По моим щекам стекают беззвучные слезы, я не могу вымолвить ни слова, потому что любое открытие губ, закончится истошным криком. Этот крик будет вечно преследовать меня, и даже Джареда. Судя по его жалким попыткам утешить меня, мой душераздирающий рев проник и под его кожу.