Танцы с королями. Том 1

Они оба полагали, что надежно скрыты от посторонних глаз завесой из фонтанных струй. Именно поэтому Людовик и привел свою спутницу сюда. Но один из придворных отошел чуть в сторону от остальных и незаметно наблюдал за ними краешком глаза. Он увидел на лице короля выражение, свидетельствовавшее о том, что тот по уши влюбился в Жасмин, как какой-нибудь деревенский увалень. Не укрылось от него и нежное соприкосновение их пальцев, предшествовавшее поцелую, который на прощание запечатлел на руке Жасмин король и который значил больше, нежели простая дань вежливости со стороны галантного кавалера. Этот вельможа был одним из министров герцога Бурбонского, и ему недавно было доверено вести переговоры о браке Людовика с польской принцессой. Всякое сердечное увлечение короля могло лишь осложнить этот процесс.

Как только все вернулись во дворец и король распрощался с гостями, министр поспешил явиться к герцогу Бурбонскому и доложить об увиденном и о своих выводах. Герцог подошел к письменному столу, пододвинул к себе лист бумаги с каким-то списком и добавил к нему имя Жасмин.

Людовик, остававшийся в полном неведении относительно угрозы, нависавшей над его новообретенным счастьем, спокойно отправился в Фонтенбло, где проводил дни напролет в седле, преследуя дичь. Сразу после прибытия в Фонтенбло он обратил внимание на отсутствие нескольких молодых придворных, носивших герцогский титул, которых он уже привык видеть в своей свите и ценил за их остроумие и едкие саркастические замечания в адрес алчных вельмож старшего поколения. Он поинтересовался, куда же делись эти люди.

— Они обесчестили себя, — отвечали ему, — и герцог Бурбонский отправил их в ссылку в их поместья, запретив появляться при дворе.

— Каким же образом они обесчестили себя? — спросил Людовик, уже понявший в чем дело, несмотря на недостаток опыта во всем, что было связано с половыми извращениями. Его наставник взял на себя труд просветить своего воспитанника относительно пороков человеческой натуры, которых следует избегать всеми способами. Король видел, как придворный тщится найти подходящий ответ. Пауза уже стала затягиваться, и тогда вдруг придворного осенило:

— Они устроили оргию в версальских садах и поломали там ограду!

Если бы Людовик не обладал даром скрывать свои мысли, то сейчас громко рассмеялся бы вслух. Эти придворные, устроившие оргию, могли заниматься чем угодно, но уж только не крушить садовую решетку!

— Вот как? — изобразил он удивление. — Должно быть, они здорово напились или у них столько силы, что просто некуда девать?

— О да, сир! — поспешил согласиться придворный, которому нужно было срочно вытереть лоб, потому что пот уже ручьями стекал на его виски.

Шутка мигом облетела весь двор. Людовик знал об этом и втайне забавлялся пикантностью ситуации. Затем его внимание начали привлекать более важные вещи. Из его свиты стали исчезать и другие вельможи. Либо их отзывал назад в Версаль герцог Бурбонский, либо они вынуждены были уехать по срочным делам в свои поместья. Поскольку королю было известно, что большая часть придворных не имела привычки заботиться о своих владениях и появлялась там, лишь испытывая крайнюю необходимость в деньгах, выколачиваемых из крепостных путем дополнительных поборов, он вдруг понял, в чем дело. Ряды его окружения очищались от людей, которые могли оказать на него отрицательное влияние своими пагубными пристрастиями к лицам того же пола. И для таких опасений у герцога Бурбонского, говоря по справедливости, имелись кое-какие основания. Двое из знаменитых предков Людовика питали к женщинам отвращение и удовлетворяли свои половые потребности иным путем. Герцог, догадываясь о состоянии, в котором находился сейчас король, переживавший превращение из юноши в зрелого мужчину, принимал разумные, с его точки зрения, меры предосторожности.

Людовик же считал их ненужным и бессмысленным вмешательством в личную жизнь ни в чем не повинных людей. Если бы с ним посоветовались на этот счет, то он дал бы герцогу Бурбонскому понять, что во многих отношениях является копией своего прадедушки, за исключением привычки последнего менять любовниц как перчатки. Жасмин никогда не надоест ему, и он никогда не бросит ее, как Людовик XIV бросил Луизу де ла Валер, а затем и Атенаис де Монтеспан. Он ощущал в себе потребность быть преданным и верным настолько, насколько можно говорить о верности любовнице в тот момент, когда на горизонте уже начинает вырисовываться призрак скорой женитьбы.