Огюстен последовал за надзирателем, который нес кружку с вином, изрядно разбавленным водой, и несколько ломтиков хлеба. На поясе у него висела огромная связка ключей, ритмично позвякивавших на каждом шагу. Судя по распахнутым дверям камер, Жанна была здесь единственной узницей. Наконец они оказались перед нужной дверью, и надзиратель, натужно сопя, вставил ключ в массивный замок, который был способен противостоять натиску дюжины силачей, не говоря уж о женщине довольно хрупкого телосложения, какой была Жанна.
— Я передам еду, — сказал Огюстен, и надзиратель сунул ему хлеб и кружку, после чего Руссо вошел в мрачную Камеру и услышал за собой скрип запираемой двери. Поставив кружку и положив хлеб на стол, Огюстен объявил о своем присутствии:
— Не бойтесь, мадам Дремонт! Вы знаете меня. Я… — и тут его голос прервался. Женщина сидела, опустив голову на колени, на узкой кровати у стены, где под потолком виднелось маленькое зарешеченное оконце, пропускавшее тусклый, безрадостный свет. К ужасу Огюстена, Жанна была вся в крови. Кровью оказалась залита и вся кровать.
— О, Боже! — едва слышно вскрикнул Огюстен, придя в отчаяние. Несчастная вскрыла себе вены…
Он бросился к ней, но тут же увидел, что женщина была мертва уже несколько часов. На полу у кровати валялся небольшой ножик, которым хозяйки обычно чистят овощи. И в самом деле, подобрав его, Огюстен обнаружил на ручке несколько прилипших морковных очисток. Он вздохнул и печально покачал головой, подумав о Маргарите, которая теперь потеряла не только отца, но и мать. Постояв немного рядом с телом покойной, Огюстен решил действовать и постучал в дверь. Надзиратель немедленно открыл ее. Постаравшись загородить собой мертвую Жанну, Огюстен попросил старого служаку пригласить в камеру начальника охраны.
Когда он явился, Огюстен, по-прежнему стоявший у порога, попросил его отослать подчиненного в коридор, чтобы тот не подслушал разговор. Выполнив это пожелание гостя, начальник охраны вернулся в камеру со связкой ключей в руке.
— Слушаю вас, сир, — не скрывая своего удивления, произнес он. И тогда Огюстен, не говоря ни слова, отошел в сторону. Некоторое время глаза начальника приспосабливались к полумраку камеры, а затем в них появилось смятение. — Вот уж никогда бы не подумал, что эта женщина способна на такой поступок!
Огюстен взорвался:
— Вы плохо исполняете свои обязанности! Этот нож наверняка находился в кармане ее фартука. Почему вы не обыскали арестованную и не удостоверились, что у нее нет острых предметов, которыми она могла бы поранить себя?
— Если бы с ней случилась истерика, то я приказал бы забрать у нее фартук и чулки, но как только ее отвели в камеру, она успокоилась и стала тихой, как мышка… — Обидевшись на Огюстена, начальник повысил тон и стал размахивать руками. — Кроме того, насколько мне известно, здесь еще никогда не случалось ничего подобного. Обычно мы держим тут воров, да и то временно, до их отправления в другую тюрьму, или какого-нибудь пьянчужку-крестьянина, который начал буйствовать в парке. Я сам заглянул в камеру и видел эту женщину вчера вечером, перед тем, как идти домой. Она сидела спокойно, сложив руки и уставившись в стену.
— Вы настоящий болван! А теперь слушайте меня и запоминайте, что вы должны сделать. Пошлите за какой-нибудь женщиной, не очень болтливой, на которую можно положиться. Пусть она подготовит тело к погребению и уберет в камере. Никто больше не должен знать, что случилось. Я устрою так, что сюда привезут гроб в закрытом фургоне к одиннадцати часам. Эту женщину заберут и похоронят вместе с покойным мужем.
— Я не могу допустить этого! Самоубийц не положено хоронить на общем кладбище. Это святотатство! Ее закопают на тюремном дворе. Мне придется самому найти ей место.
Лицо Огюстена побагровело от гнева, а губы сжались в тонкую полоску.
— Жанна Дремонт лишилась разума. Она не знала, что делала. Ее душа невинна. Сделайте так, как я говорю. Запишите в вашей книге учета арестованных, что смерть этой женщины последовала от естественных причин.
— Я не могу сделать это…
— Мне кажется, вы ошибаетесь! — голос Огюстена зазвучал угрожающе. — Подумайте как следует, ведь ответственность за происшедшее лежит исключительно на вас, — в наступившей паузе явно крылась угроза, — и если вы откажетесь выполнить мою просьбу, я уведомлю о вашем промахе самого короля. Надеюсь, вы не забыли о том, что в этом дворце никому не позволено умирать, за исключением королей и их родственников? Это касается и вашей тюрьмы!
Начальник охраны побледнел от ужаса. Он не забыл…
— А что, если явится священник из ее прихода и станет спрашивать о причинах ее смерти?
— Вы можете сказать ему, что тело покойной, умершей от сердечного приступа, было вывезено тайно, чтобы не огорчать короля.
— Хорошо, сир. — Стражник понял, наконец, что вся его дальнейшая карьера оказалась под угрозой. — Все будет исполнено, как вы сказали. Я отошлю подчиненных обходить дворцовые окрестности и останусь здесь один.