Танцы с ментами

– У меня же прием сегодня. Сижу у себя в кабинете, веду прием граждан, в коридоре толпа, и тут приходит этот… ну, волосатый такой, – Петя Петров, следователь из РУВД, и приводит арестовывать наркомана. Санкцию-то я дал, а Петя просит и просит: пусть, мол, наркоман посидит тут у вас в кабинете, пока я сбегаю за конвоем. Ну, я по доброте душевной согласился, сам углубился в свои бумажки, а Петя-то убежал. Наркоман этот чертов сидел-сидел, потом вытащил откуда-то лезвие и вспорол себе вены, – при этих словах все присутствующие дружно ахнули, небось уже в который раз, – а потом гад этот стал в окно выбрасываться… Я вскочил, за него уцепился, вишу на его ногах, а он руками по стеклу оконному молотит, кровища течет из перерезанных-то вен, и еще стеклом он весь изрезался. В общем, не помню, как мы дождались Петрова с конвоем, у меня уже в глазах потемнело, ну думаю, умру на боевом посту, может быть, меня даже наградят посмертно. Тут, слава Богу, милиционеры вбежали, сняли его с окна, взяли санкцию и повели. А я так в кресло и повалился. Спасибо, Зоя прибежала, посмотрела на меня и «неотложку» вызвала. А я ей говорю: «Зоенька, у меня прием, ты отведи следующего к заместителю»…

– Представляешь, Маша, – подхватила завканцелярией Зоя, – выводят этого красавца в коридор – руки за спиной в наручниках, рубаха порвана, весь в крови, в порезах. А вслед за ними выхожу я и ангельским голоском, без всякой задней мысли, приглашаю: «Кто следующий на прием к прокурору? Заходите!» Очередь на прием рассосалась в мгновение ока… Все опять грохнули.

– Владимир Иванович, может, вам домой пойти? Все-таки «неотложка» была, наверняка укол сделали? – предложила я шефу.

– Да, Мария Сергеевна, пойду. Заместитель за меня попринимает…

Тут в канцелярию заглянул Горчаков, показал мне выразительный кулак, за рукав вытащил в коридор и объяснил, что его друг Синцов ждет меня в течение трех часов, поскольку было обещано.

Я, как Степан Тимофеевич Разин, утром с тяжелого похмелья узнавший, что он утопил персидскую княжну, закрыла ладонью глаза с видом глубокого раскаяния, со словами: «Неудобно-то как!» – но, честно говоря, мне было совсем не стыдно, тем более что я Синцова не приглашала… Я как-то стеснялась Синцова после той зимней истории – водки с пепси-колой, и даже если мы ненароком встречались в главке, я кивала ему и поспешно пробегала мимо, не останавливаясь поболтать.

Лешка забежал к себе и привел мрачного Синцова. Тот поздоровался, отмахнулся от моих бессвязных извинений и попросил меня выйти с ним во дворик. Я удивилась.

– Зачем?!

– Маша, пожалуйста, пойдем подышим немного воздухом, я заодно покурю, а то у тебя курить нельзя, Лешка тоже не курит, я пока ждал, совсем без курева обалдел, уши пухнут…

Он чуть ли не силком вытащил меня из кабинета, мы пробежались по лестнице, во дворе уселись на детские качели, и Синцов, с тем же мрачным выражением лица, спросил:

– Удостоверение у тебя?

– Ты о чем?

– Вчера ты выезжала на труп Шермушенко, изъяла удостоверение майора ТРУ на его имя, оно еще у тебя?

– А откуда ты знаешь?

– Потом объясню. Оно у тебя?

– У меня.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Тде оно?

– В сейфе. Да в чем дело?

– К тебе приезжал комитетчик, ты с ним вместе уехала?

– Нет, я ездила в городскую, а что…

– Он просил у тебя удостоверение?

– Просил, а что…

– Маша! Не отдавай пока никому удостоверение. Сколько у тебя дел в производстве?

– Шесть. Ты мне объяснишь наконец, в чем дело?

– А ты не хочешь отдать кому-нибудь убийство Шермушенко? Горчаков взял бы его у тебя. Сходи к прокурору, перепиши его на Лешку. А? – Синцов, до того сосредоточенно стряхивавший пепел со своей сигареты, поднял на меня воспаленные глаза, и мне окончательно стало не по себе.

– Андрей, скажи мне, пожалуйста, что стоит за этим удостоверением? Что за ажиотаж вокруг него: ты, комитет?

Но Синцов продолжал гнуть свое:

– Маша, лучше будет, если ты избавишься от этого дела. Только не отдавай кому попало, передай Горчакову.

В конце концов меня это разозлило; последней каплей послужило упоминание Синцова о том, что я женщина и что мне надо думать о себе и о ребенке, зачем мне лишние заморочки… Тут он нечаянно наступил на больную мозоль: я сама считаю, что следствие не женское дело, и к женщинам на следствии отношусь скептически, иногда и к себе, но то, как вокруг мужики работают, меня не вдохновляет, за редким исключением.

– Да ну тебя, Синцов, – сказала я, вставая с качелей, отчего Синцов неожиданно для него опрокинулся назад и чуть не упал, а я невольно прыснула. – На работе я не женщина. И дело я не отдам. Хотя бы вам, мужикам, назло. Не считайте, что вы одни способны работать.

Синцов с трудом поднялся на ноги и, видимо, тоже разозлился. Приблизив свое лицо к моему, он прошипел:

– Дура! Это же опасно! Что вы за дуры, бабы!

– Послушай, – попыталась я воззвать к его разуму, – может, хватит нам общаться эзоповым языком? Смирись с тем, что дело будет у меня, не такой уж я плохой следователь, и расскажи спокойно, в чем дело. Тем более что шефу сейчас не до трупа Шермушенко; этот балаган небось при тебе происходил?