Танцы с саквояжем Вуду

Из ящика своего стола я достал бутылку бурбона, два бокала, пару салфеток, упаковку сэндвичей с курятиной, ножи, вилки, прибор для приправы в форме маленького хромового лайнера с солью и перцем, блокнот, карандаши, точилку на случай, если карандаши затупятся, резинку на случай, если я сделаю ошибку, желтый маркер на случай, если мне придется отмечать что-то желтым цветом, карту города, карту страны, небольшой глобус, паспорт, дорожные чеки, таблетки от морской болезни, смену белья, иголку с ниткой, компас, три обоймы с патронами, учебник эсперанто…

— Сигареты, — сказал я. — Куда я положил сигареты?

— Они у вас на столе, — сказал парень.

— Ах, да, спасибо. — Я смахнул все остальное обратно в ящик. — Тянешься?

— Тянусь?

— Сигарету, спрашиваю, будешь?

— Нет, спасибо. Я лучше свою трубку, если можно.

— Конечно, — сказал я. — У тебя какая?

— «Меершаум», как у Шерлока Холмса.

— Холмс никогда не курил «меершаум», — сказал я. — Он курил глиняную трубку. Обратись к первоисточнику, если не веришь мне.

Парень освежил у себя в памяти все произведения сэра Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе. Конечно, наверняка не скажу, но догадываюсь.

— Вы правы, — сказал он. — Он курит «меершаум» только на рисунках Сидни Пэджета.

— Ладно, парень. Если хочешь курить трубку, придумай себе такую, которая раскрывала бы твою индивидуальность.

— Например?

— Как насчет трубки из кукурузной кочерыжки? — предложил я.

— Отдает захолустной Америкой.

— А длинная трубка церковного старосты?

— Средние штаты. — Трубка мира?

— Индепщина.

— Тогда что-нибудь более экзотичное. Хабл-бабл, кальян, опиумная курильница…

— А разве это не одно и то же?

— Ладно. Дудин?

— То же, что курительная трубка.

— Аалюмет

— То же, что трубка мира.

— Похоже, ты спец по трубкам, приятель, — сказал я.

— Послушайте, — сказал парень, — в моем деле разбираться в трубках так же важно, как уметь отделять зерна от…

— Замолчи! — воскликнул я. — Немедленно замолчи! Я могу смириться с тем, что ты постучался в дверь и спугнул мою музу. Я могу смириться с тем, что ты говоришь от первого лица…

— Что я уже прекратил, — заметил парень.

— Что ты уже прекратил. Но я не потерплю, повторяю, не потерплю, чтобы ты мусолил мои крылатые фразы! Я ясно выразился?

— Яснее ясного.

— Моя фраза?

— Едва ли.

— Ладно. Сядем, выпьем бурбона и покурим «Кэмел». Ты расскажешь мне о своей беде, а я помогу тебе, не сходя со своего места.

— Каким образом? — спросил парень.

— С помощью метода дедукции. Я владею им не хуже Шерлока Холмса.

— Но это же не ваш стиль. А как насчет осмотра места преступления и дамы, которая путает вам карты? Как насчет остальных трех мест: переулка, бара (где вы проводите время в непринужденных беседах) и крыши?

— Я покончил со всем этим, — сказал я. — С тех пор как я ушел в отставку, я в основном пишу стихи и редактирую литературные журналы.

— Ушли в отставку? Но вы не можете уйти в отставку. Холмс ушел на покой. Вудбайн — никогда.

— Я бы ушел, если бы мой автор не стал жертвой дурацкого несчастного случая, в котором не обошлось без апельсина и женского нижнего белья. Я должен был раскрыть преступление века и уйти в отставку в лучах славы. К сожалению, автор преставился, так и не закончив роман.

— Считайте, что роман дописал его дух, — сказал парень. — Дело определенно будет самым знаменитым в вашей карьере.

Я погладил свой квадратный подбородок. В этом парне мне определенно что-то не нравилось. Что-то в его манере держаться. Что-то безнравственное, низкое, извращенное. Что-то граничащее с пороком, что-то…

— Успокойтесь, — сказал парень.

— Извини, — сказал я. — Я просто думал вслух.

— Посмотрели бы вы на себя со стороны. И т. д., и т. п.

— Ладно, — сказал я. — Выкладывай, что у тебя там, а я прикину, как быть.

И парень выложил все как на духу. Он рассказал о том, как пытался стать частным сыщиком. И о Билли Барнесе, и о его мамаше, и о деле о саквояже вуду. И о том, как пытался выследить Барнеса, и о предупреждении из сновидения дяди Брайена. И о компании «Некрософт» с Некронетом, и о пребывании на меланезийском острове, и о встрече с Артуром Тиккеттом, и о мире снов, и о баре, полном знаменитостей, и о том, как в конце концов ему приснился я.

Когда он закончил, я откинулся на спинку стула и присвистнул.

— Почему вы свистите? — поинтересовался парень.

— Потому что это самая большая лажа, которую я когда-либо слышал в жизни.

— Что? Но это правда! Чистая правда!

— Может, правда, а может, и нет. Для меня все едино.

— Так что вы скажете?

— А скажу я, приятель, следующее: браться за дело не стал бы — не мой жанр. Научная фантастика какая-то, ей-богу! Да и репутацией своей я дорожу. Ни тебе кривых улочек, ни темных подворотен. А именно этого ждут мои читатели. Они сопереживают вместе со мной. Пусть я эксцентрично выражаюсь и порой несдержан, но у каждого дела есть начало, середина и конец, понятные каждому. Плохие парни и хорошие парни. И подтекст, из которого ясно, что американский образ жизни самый лучший. А то, что ты плетешь, не от мира сего. Ни постоянных героев, ни связной канвы. К чему все катится? Где развязка?