Танцы в лабиринте

— Ну давай… — Волков взял рюмку Гурского, налил из стоящей рядом на столике бутылки в нее водки и потюкал ею о трубку. — Слышишь?

— Ага! — засмеялась в далекой Канаде Алена и тоже чокнулась чем-то о свою трубку. — Поехали?

— Твое здоровье.

Волков выпил и, подцепив вилкой из стеклянной миски квашеной капусты, закусил.

— Алло, ты где? — спросил он в трубку.

— Да здесь я… Я вот смотрю, почему у меня чеснок упал? Ты не знаешь? Может, палочки поставить? Тузик! Зараза…

— А ты что, в огороде, что ли?

— Ну да… — засмеялась Алена. — Мы же дом купили, ну, в кредит, конечно, полчаса от Монреаля, я Гурскому говорила. Тут рай просто — речка течет недалеко, бассейн во дворе. Ну, я на лужайке грядки и вскопала. Помидорки посадила, редиску, укропчик… Чеснок вот. Он у меня взошел, подрос, но что-то упал. Почему? Спроси у Гурского, он все знает.

— Гурский, — повернулся Петр к вошедшему в комнату Александру, — почему у Алены чеснок взошел, а потом упал?

— Поливать надо… — пожал плечами Адашев-Гурский.

— Слышишь?

— Ага-а… — донеслось из трубки. — Слушай, а ведь верно… А я думала так вырастет. Ну что, еще треснем?

— А ты не разоришься?

— Да нет, девятнадцать центов минута. Канадских центов. Ерунда. Сейчас, я только в дом вернусь, а-то у меня уже стакан пустой, а выпивка — там.

— Ну давай… — Волков налил себе еще рюмку.

— Ты там как?

— Готов. А ты?

— Аналогично.

— Ура?

— Ура.

Петр выпил и закусил капустой.

— Слушай, мать, давай прощаться, а?

— Ну ладно, давай. Я посплю, а потом еще позвоню.

— Счастливо.

— Ну пока.

Волков повесил трубку.

— Слушай, — он посмотрел на капусту, — а у тебя другой закуски нет, что ли?

— Так ведь пост, Петя.

— И ты все посты блюдешь? — скептически взглянул на друга Петр.

— Только Великий. К сожалению.

— Все сорок дней?

— Так есть-то только первую неделю хочется, а потом втягиваешься, и ничего.

— И рыбу не ешь?

— Ни мяса, ни рыбы, ни яиц, ни молочного.

— А что же ты ешь?

— Все остальное.

— Гордыня это все.

— В смысле?

— Ну… вот, мол, я какой! Воззри на меня, Господи! Видишь, дескать, насколько я в полном самоотвержении неимоверно крут?

— А монашествующие? — заинтересовался позицией друга Александр.

— Ну… у каждого своя судьба, конечно. Если уж в миру греху противостоять силенок не хватает…

— Так они же не только ради себя. Они за всех молятся.

— Дело хозяйское, конечно, только за всех бы не надо.

— Ну поня-атно. За нас с тобой еще туда-сюда, а вот за гниду всякую…

— Именно.

— А это ты решать будешь — кто гнида, а кто нет?

— Гнида, она и есть гнида.

— Да пошел ты… — беззлобно сказал Гурский.

— А водку пьешь.

— Во-первых, винопитие в пост не запрещается, а лишь не благословляется. И значит, немножко, для укрепления духа и возвеселения души, можно. А во-вторых, Алене там одиноко, она звонит раз в полгода, просит выпить с ней и поболтать. Я что, обманывать ее должен, пустым стаканом чокаться? Я вот тут намедни в дом один зашел, по делу, меня там люди котлетками угощали. Вкусненьким от всей души потчевали. Так я, опять же, что, по-твоему, нос должен был воротить? Дескать, мол, как же так, что вы себе в Великий пост позволяете… Я ел. И нахваливал. Потом, правда, с горшка сутки не слезал организм-то на растительный рацион уже перестроился — но… Короче, гордыня не гордыня, может, ты и прав, но до Пасхи всего три дня осталось. — Гурский закрыл пробкой водочную бутылку и отнес ее в холодильник.

— Ты чего хотел-то? — вернулся он в комнату.

— Да… Тут вот что. — Волков вышел в переднюю, раскрыл стоящую под зеркалом кожаную сумку и вынул из нее небольшой, но увесистый сверток, плотно упакованный в черный пластиковый пакет и перетянутый скотчем. — Здесь — все твои деньги. Ну, твоя половина от всего.

— А…

— И брюлик твой тоже. Я его в пакетик запечатал, все аккуратно, не сомневайся.

— Да я не о том. Чего это вдруг? У тебя и сейф дома в стенке, и волына… Куда мне их девать-то? Меня же обнесут. И грохнут.

— Это если кто узнает.

— Да все узнают. Моментально.

— А ты не трепли. Есть куда схоронить-то?

— Куда… — задумался Гурский. — Ты же говорил, что мы их вложим. Я бы на проценты жил. Мне достаточно, я аскет, ты же знаешь.

— Ладно, это все потом. Просто у меня, понимаешь, ситуация сейчас сложилась такая, что… всякое может быть. Лучше, чтобы твои деньги у тебя пока полежали. На всякий случай.

— Так давай и свои тогда.

— Да ладно. Не нужно. Это мои проблемы. И… ну, в общем, так надо. Есть там момент один… короче, это мои заморочки, я сам решу.

— Ну надо так надо. — Гурский взял пакет и обвел взглядом комнату.

— Только в белье не прячь, как все.

— Ага… Ты еще про сливной бачок в сортире вспомни. — Александр подошел к массивному, темного резного дерева, секретеру и положил на него сверток. Из верхнего отделения вынул длинный узкий ящичек и поставил его рядом. Затем запустил руку куда-то в глубину оставшейся от верхнего ящичка пустоты и чем-то щелкнул. В нижней части секретера, прямо под дверцами, чуть отошла глухая панель. Александр присел на корточки и, потянув ее на себя, выдвинул потайной ящик.

— Ни фига себе, — удивился Волков. — И чего, много туда помещается?