Танжер

Звезды вспыхивали в черных провалах над нами, мы шли по лугу, и трава в ночи казалась особенно густой и мрачной. Джинсы намокли по колено. Вскрикивали соловьи, старчески дрябло свисали еловые ветви, избушка угрюмилась над кручей, родник вульвообразно взбухал под луной. Я взял ее за руку, прошел еще два шага и перевернулся в бездонную траву, где-то далеко, за степным горизонтом мелькнули освещенные подъезды корпусов, скамейки.

Очень крупные, гладкие и упругие губы. Я просунул свою ногу меж ее колен и расстегивал одной рукой ее большой мужской ремень.

Радостно и высоко было лежать на ее крупном, гладком и холодном теле. Горячо и приятно было чувствовать Его и осознавать, что он снова в этом женском. Был удивителен переход от остреньких косточек Марусиньки, к телу Няни, словно бы чересчур женскому, сочащемуся. Руки, запомнившие все Марусино, удивлялись и с восторгом осваивали щедрые владения Няни.

Натянувший на себя самогонную кепочку мой член делал это долго, я устало ткнулся лбом в землю. Няня, прислушавшись, остановила меня и сильно, крупно и по какой-то привычной параболе задвигалась подо мной. Как и многие Тельцы, она не кончала от мужчины, она кончала мужчиной… задышала по-детски, и я вдруг увидел, как сморщился ее нос, лицо, вытягиваясь в отвратительную ежиную мордочку. И она словно бы раздулась вся, потом каменно отяжелела, укрупнились рычаги и коленвалы.

– О-у-ух-х… Мам-ма…

– Нянь, положи на Него свою руку. Я сегодня на спектакле так прямо и увидел на Нем твои пальцы, даже почувствовал.

– Так?

– Слушай, твой Михал Михалыч, наверное, кастрирует меня теперь?

– Ты фто говоришь-то?! – сказала она, коверкая слова, как Санька.

– Он же муж тебе.

– Какой муж? Он моей матери любовник, а я с ним по его путевке здесь.

– А я думал, что он твой муж. Думаю, какой у нее старый муж.

Она счастливо засмеялась. Мне стало больно, я так хотел ее любить, сильно и честно, но я не мог полюбить эту ее отвратительную ежиную мордочку.

– Там, возле корпуса, наши сидят на скамейке… близко, в общем-то…

– Поймут, что мы в траве валялись…

– А мы думали, что ты «голубой».

– А-а, – я засмеялся. – Все так, наверное?

– У тебя так красиво вокруг верхней губы, я думала, что это татуаж.

– Да? А это я на Новый год нечаянно прижег бенгальским огнем. Так тушил, что к губе прижал… пьяный…

Кончил в ее ладонь и подумал: странная у нас страна: менты – бандиты, гаишники – угонщики машин, а врачи – убийцы. Кажется, что слышу шорох, как растаскивают страну.

– Ты мои кроссовки не видел? Посвети зажигалкой…

– А ты знаешь, ведь Анвар совсем не такой, он не похож, не то, – заговорщически сообщила она утром.

Я понял, что она говорит о Евгении. И радостно было снова осознавать неожиданное родство с нею.

– А почему ты – Няня?

– Я Нина! Это Санька меня так назвал, и все так стали называть.

Казалось, что за моей спиной никого и ничего не было, что я вот так вот вдруг очнулся с нею на этом длинном подвесном мосту, в этом дремучем лесу. И я нагибался, словно бы желая вырваться из этого круга Анваров. «Волны качаются раз, волны качаются два, волны качаются три – на месте фигура замри»…

Ватным голосом рассказывал ей о себе, она слушала тихо, внимательно, всем своим видом показывая, как она меня понимает и, словно бы желая стать для меня роднее и преданнее, чем она есть на самом деле. Мы ходили с нею к источнику «Сердце Снегурочки» и были на «Острове любви». Что-то смущало меня. Если бы мы любили друг друга по-настоящему, то, не сговариваясь, обходили бы такие места стороной.

– Ну-у, ну, Анвал! Еще лаз, ну пажалуйста, ну чу-чутку!

И пока Няня наглаживала мои рубашку и джинсы, я катал Саньку на шее, как он очень любил.

– Анвар, а джинсы мои так и не отстирались – видишь, какие зеленые следы от той нашей травы.

– Да-а…

– Ты все-таки синюю в полоску хочешь?

– Ну да.

– А может, лучше белую?

– Так слишком торжественно.

– Ну как хочешь, а я белую одену… Нравится?

– Ага… не устал еще, Сань?

И когда уже шли на премьеру, мы вдруг оба разом поняли, что мне надо было надеть белую рубашку. Вернулись, она ее быстро гладила.

– Я Танюху послала за продуктами в деревню, помидоры, огурчики, колбаску и самогон пусть купит, чтобы вечером посидеть.

– Да-да, молодец. А про сигареты не забыла?

– Спокойно… Да, кгм…

– Что?

– Извини, что отвлекаю, тебе еще речь надо сочинить.

Актеры прятались от меня с заговорщическим видом.

Здесь была даже съемочная группа из Санкт-Петербурга. Говорили, что они будут полностью снимать наркоманскую сцену.