Тапер

Кажется, тогда ему уже исполнилось четырнадцать… или пятнадцать… И он тогда впервые влюбился, как и «положено» в этом возрасте — безнадежно. Сейчас он уже не мог вспомнить ни имени своей тайной любви, ни почему, собственно, считал ее безнадежной. Скорее всего, просто потому, что, наивно вознеся одноклассницу на заведомо недосягаемую высоту и упиваясь своими страданиями, он и не попытался обратить на себя ее внимание. Тогда же он объяснял сам себе, что не достоин ее любви: неприметный затюканный «ботаник» со впалой грудью и тонкими ручками-палочками, незначительный, неизвестный и — чего уж там — бедный.

В тот вечер он увидел ее в компании с какими-то старшеклассниками. Ничего особенного и не было в той подсмотренной сценке — просто один из парней особенным хозяйским жестом обнимал девушку за талию, а она — она смеялась…

Великий Скрипач помнил — в тот вечер он играл исступленно, смычок заставлял скрипку стонать, словно живое существо. Когда пальцы свело судорогой, он прекратил играть и сказал черному псу:

— Я буду самым великим скрипачом! Я буду самым известным! Я буду знаменитым и богатым. Любой ценой!

Пес встретился с ним усталыми, в сетке лопнувших сосудов — невозможно человеческими глазами, поднялся, тяжело вздохнул и, прихрамывая, удалился.

На следующий день выпал снег, пришла настоящая зима, и заниматься в парке стало невозможно. А потом уже пес не приходил — видимо, решил, что «концертов» больше не будет.

Как раз той же зимой, если память не изменяла Великому Скрипачу, его отправили на какой-то конкурс юных скрипачей, где он — неожиданно для всех — стал лауреатом.

Помня свою клятву, он раздобыл адреса музыкантов, входивших в жюри конкурса. Написал им. Сумел заинтересовать кого-то из известных, получить нужные рекомендации. Решился бросить все и с одним лишь полупустым чемоданчиком и скрипкой добраться из маленького южного городка в Москву.

Добиться прослушивания.

Занятий.

Поступить в консерваторию.

Это был первый, как потом оказалось — самый простой — шаг на пути к известности.

Там, где дети известных и заслуженных получали все «по праву рождения», ему приходилось воевать за каждую новую ступеньку. Воевать не по правилам.

Он доносил на своих сокурсников — кто с кем спит, кто где пьет, кто якшается с иностранцами, фарцует, курит анашу, нюхает экзотический тогда для Москвы кокаин. Он обслуживал стареющих «светских львиц» и «светских львов» в их роскошных спальнях. Он подрезал струны у Первой Скрипки на первых своих гастролях и сделал так, что виноватым сочли Вторую, сумев в полыхнувшем скандале совершить удачную рокировку, поднявшись еще на пару ступенек. Когда тот же трюк попытались проделать с ним, он нанял «людей» переломать пальцы незадачливому конкуренту.

Это были ступени к его Цели и что с того, что «ступени» — живые? Где теперь все эти «золотые детки», которым всегда все доставалось на халяву? Смотрят его концерты, в лучшем случае — из зала, а большинство — по телевизору.

Он же — Великий Скрипач эпохи.

Руководитель (по сути — хозяин) оркестра, билеты на концерты которого в цивилизованных странах стоят баснословные суммы. Гениальный исполнитель, за право взять у которого интервью самые известные ньюсмейкеры готовы продать душу, сфотографироваться с которым на память считают за честь главы правительств и президенты…

Он выпрямился. Тупо уставился в темноту за окном.

Он достиг Цели. Невероятно, но из всех тех миллионов детей, которые мечтают стать самыми-самыми, он — один из немногих — добился.

Ему было все равно.

Елочные игрушки оказались фальшивыми.

Не радовал солидный счет в банке, роскошные машины, томившиеся в подземном гараже особняка в элитном поселке. Не радовали ни толпы поклонников у концертных залов, ни сдержанное рукоплескания богемы — внутри. Не радовала красавица-жена, отдыхавшая сейчас непонятно от чего с гуттаперчевым своим мачо на побережье Мальты… Смешно, но он ее совершенно не ревновал. Осознав, что пора вести более респектабельную жизнь, он выбрал себе молодую, здоровую, красивую девицу из приличной семьи — идеальную мать для идеального потомства. Она выполнила свою роль — дети родились быстро, выросли здоровыми и, наверное, умными.

Он не испытывал к ним никаких чувств, разве что легкое недоумение — неужели это называют радостью отцовства?

Любовниц и любовников он перестал менять давно, в какой-то момент перестав замечать разницу между бывшими и новыми — они сливались перед его внутренним взором в некоего идеального андрогина без ярко выраженных черт, без души.

Он посмотрел на собственное отражение — нет, он еще не превратился в карикатурного старого сластолюбца, покупающего юные тела за деньги. Он еще крепок и красив в свои почти шестьдесят: благодаря режиму, благодаря врачам и косметологам — не без того. А главное — благодаря своему иступленному движению к Цели.

И все равно любили не его, а лишь того, кем он был — Великого Скрипача эпохи.

Что бы они сказали, что почувствовали бы, откройся им правда? Ведь он давно уже — просто тапер.