А потому я и решил напасть первым. Истошно крича и размахивая руками, я пришел на кухню и стал переворачивать мебель, и это было правильным решением. Зверь, как я и предполагал, не смог из-за своих размеров покинуть комнату и быстро появился перед моими глазами, бодро размахивая своими усами и испуганно прижимаясь к стенке. Хотя вру, сначала он хотел было подойти ко мне, но я резким ударом сбил его с лап и мощным движением, схватив за одну из клешней, шмякнув о стену так, что там образовалось огромное пятно темной слизи. Все, как и планировалось. Абсолютно чистая победа. Ещё раз убедившись, что тварь не дышит, я победоносно пошёл спать.
Проснулся я от того, что меня лихо трясли за плечо. Разобрать, кто это, я не смог, помнил лишь, что меня выволокли из квартиры и повезли куда-то на машине. По запаху я инстинктивно предположил, что в вытрезвитель – место, где я периодически тратил свою миролюбивую, спокойную и до недавнего времени алкогольную жизнь. Проспавшись сколько нужно, я был представлен суду за убийство своего четырехлетнего сына, с которым меня на выходные оставила моя собутыльница-жена.
Эпилог.
Хорошо, что я в одиночке и свить небольшую веревку не так сложно. Хотя тут не скучно, так как мой маленький преследователь, мой маленький сын посещает меня и здесь. Правда, теперь я узнаю его и, когда он хочет есть, я уже не откидываю его в сторону. А если он по детской глупости взял тараканью ловушку, я могу отобрать её, не дав наесться этой гадости и не дав блевать белой жижей. И, естественно, когда он будит меня за ногу, я не пинаю его к стенке и не сбиваю его разбитой бутылкой, заставив раненного уползти под стол на кухню, откуда, схватив его за маленькую ручку, я не ударю его о стенку, оставив на ней кровавое пятно.
Нет, ничего этого я уже не делаю, как, впрочем, и остальное, что делало меня алкашом. Просто даже по той причине, что тут не дают водку. Впрочем, мне пора, надеюсь, я хорошо свил эту веревку, и она не порвётся в решающий момент.
Кладбище
Вы знаете, эта неделя выдалась крайне странной, неоднозначной и очень насыщенной. Как будто в неё решили уложить даже не месяц, а целый год, сделав эти семь дней крайне пестрыми. А ведь меня сложно удивить, уже как пять лет работаю на кладбище. И работал бы так и дальше, получая много денег и покой.
Все началось в понедельник с этого художника, тщедушного малого в открытом гробу с невзрачной родинкой, худым лицом и горящими даже после смерти глазами. Или не горящими, труп как-никак, но какая разница, что-то в нём такое было. Что-то далекое, непостижимое. Творец же. Тщедушный человек с занятной профессией, жизнью и даже смертью. Самоубийца же. Таких на кладбище хоронить вообще не положено. Разве только хорошо попросить. И начальство, и священника, тогда можно. Помню, даже мне тогда неплохо перепало.
А история, кстати, очень занятная. Этот мужик… Он ведь неизвестный долго был, писал всякие каракули, которыми никто не интересовался. И вечно страдал от безденежья. Но в какой-то момент его вдруг накрыло и пошла работа. Но сам он уже перестал получать от этого удовольствие. Душевный человек, мол, так и так, все не то, все ради денег. Так и скатился к изящному полету из окна, после которого его нежно соскребли с асфальта и доставили к нам. Где Иван, кудесник, собиратель и также творец заново слепил из него тело. Только вот с глазами несколько перестарался.
Картины, кстати, очень хорошие были. Я видел. Людей рисовал. В основном богатых, известных. Ой, вспомнил, талант у него пропал, с его слов, вышел весь. Даже поговаривали, это было что-то вроде сделки с нечистым. Смешно, право. Но о чем ещё тут болтать, кроме как не о нечисти? Это же кладбище. Тут люди мертвые лежат.
Но это первый день. Суетились тогда, звезда как-никак. Репортеры приехали, что-то говорили. Много всех было. Поначалу ещё вроде как старались держать марку, но потом привычно по кучкам разошлись и стали тереть за жизнь. Вообще я такое не очень люблю. Не люблю много шума. Но делать нечего. Работа такая. Приходится мириться. И опять же – деньги. Где ещё мне, простому копателю, точнее, закапывателю, будут столько платить? Закапыватель. Неплохо, да?
Кстати, нам тогда ещё вискарь неплохой подогнали. Четкий такой. Я давно ничего подобного не пил. С барского плеча, режиссёр какой-то. Художник ему портрет не успел дорисовать, так он больше всех страдал, напился и вот, по доброте душевной сделал мне подарок. Мне и Ивану. Только вот Иван не пьет.
Я тогда и увидел-то её впервые. Подумал – морок, галлюцинация, что спьяну, показаться не может. Вся в черном. Хрупкая, красивая, изящная. Между плиток шла. Но это уже ближе к вечеру, когда все разъехались, и я один добивал бутылку. Помню, заорал, чтобы уходила. Не люблю, когда по ночам посторонние шляются.
Вторник. Тут история победнее. Сын отца хоронил. А точнее – мент отца. И вот это уже попахивает правильным кладбищенским колоритом. Уж грустить – так грустить. Все по-правильному.