Тараканьи бега

— Нет, ну действительно же как специально одно под другое делали, — бормотал он, краснея и обескураженно скребя в затылке. — Ну ведь как две капли… Слушай, — тут Белоножко вдруг совершил невозможное: зарделся еще сильнее, — а что, это сильно заметно? Ну, что вздыхаю… А?

Чин-чин с видимым трудом вернул себя в более-менее нормальное состояние.

— Еще бы! Ты ей так хамишь на каждом шагу, что, по-моему, даже Изверг до всего допирает. Прими бесплатный совет: брось. Не по тебе девочка.

— Может, она по тебе? — Голубые глаза положительного человека Виталия нехорошо потемнели, но Чин-чин этого не заметил: он, стоя на четвереньках, заталкивал злополучный распылитель куда-то под койку.

— Не совсем так, — глухо донеслось из под-коечных недр. — Это я не по ней.

Белоножко вернулся к столотумбочке и принялся бесцельно передвигать валяющуюся на ней мелкую всячину.

— Слушай, Чин, а откуда он у тебя? Ну, одеколон этот чертов — откуда? Это ведь тоже нельзя… Контрольные системы теперь, наверное, совсем взбесятся!

— Наоборот, теперь-то они как раз и не взбесятся: он любую текилу перешибет. А «нельзя» — это про спиртсодержащие аэрозоли. А этот вроде специальный, такой можно… наверное. Все то можно, что нужно. Вот прикинь: если, к примеру, Ленок попытается меня изнасиловать (к чему дело упорно движется) — должен же я буду сдобрить свои древние грекоегипетские мускулы приятным ароматом!

Чинарев полез наконец из-под кровати, и Виталий, поспешно сунув руки в карманы, качнулся прочь от стола.

— Ну, Белоножка-Белоручка, что ты там копаешься? Нашел, наконец, контейнер?

— Нет, — пожал плечами староста. — Здорово ты его спрятал…

— Какое спрятал?! Он же прямо посреди стола…

Они перерыли всю каюту, но контейнер с эллипсетами так и не пожелал отыскаться.

* * *

— Вы опоздали на семнадцать минут, — Изверг, морщась, отхлебывал из прозрачной чашки нечто кофеподобное. — При повторном опоздании не допущу к завтраку. В космосе малейшая безалаберность равнозначна самоубийству — если вы не способны постигнуть это мозгами, придется апеллировать к вашим желудкам.

Правильный человек Виталий Белоножко покраснел, как блюдо первое номер два, и чуть ли не на цыпочках прокрался к своему месту. Чин-чин тоже уселся за стол и попробовал запустить ложку в содержимое тарелки. Содержимое оказало сопротивление. А еще оно (содержимое) затряслось — вероятно, от натуги. Или от отвращения к себе самому.

— Завтрак номер пятнадцать, — вполголоса пояснила Леночка, дисциплинированно завершавшая утреннюю трапезу. — Желе квазифруктовое витаминное. Гадость.

Чинарев скосился на доброхотную комментаторшу и едва не поперхнулся квазифруктовым фрагментом. Нет, вовсе не потому, что на Лене все еще был ТОТ костюмчик. Голову папиной Халэпы украшала цветастая косынка, под которой очертания головы казались очертаниями чего угодно, кроме именно головы. На темени косынку оттопыривало нечто вроде рогов, на лбу распирало подобье электромобильного бампера…

Перехватив чинаревский взгляд, Леночка недоуменно приподняла пушистые бровки:

— Ты чего? Ну, завивку делаю… Папа же просил не ударить в грязь лицом — тебе разве Белоножко не говорил?..

Чин-чин хотел было сообщить, что каждый понимает это самое «в грязь и тэ дэ» соразмерно своему умственному развитию, но вовремя вспомнил, как он сам давеча истолковал директорскую просьбу. Вспомнил и решил промолчать. А вот Изверг молчать не собирался.

— Насколько я знаю, подобные вещи делаются в пять минут какими-то там ультразвуковыми щипцами, — презрительно сказал космический волк. — Так что следующий раз, дабы не пугать экипаж, будьте любезны…

— Бывалый опытный человек, а простейших вещей не понимаете! — Леночкино возмущение не имело границ. — Во-первых, чтоб вы знали, ультрика омертвляет корни, а во-вторых, щипцы — это для примитива, с ними ни рельефа, ни объема настоящего. А я сейчас такую челку наверчиваю — закачаетесь!

— А я уже и так с самого утра качаюсь, — сообщил Изверов. — От первого же взгляда на вашу, с позволения сказать, одежду. Могу только воображать, каково юношам терпеть этакую выставку, коль даже меня, старика, в жар кидает! Вы, деточка, наверняка удивитесь, но на свете есть такие понятия: скромность и стыд.

— Стыдно должно быть тому, у кого низменные инстинкты подавляют чувство прекрасного! — голос юной Халэпы был преисполнен ледяного величия.

— Кстати, о низменных инстинктах… — Чин-чин с усилием протолкнул в горло последний ошметок витаминного желе, попытался запить его невыносимо приторным псевдокофием, скривился.

Ему вдруг показалось, будто он понял, отчего на космических объектах категорически запрещено спиртное: похмельный синдром плюс такая вот рационная квазипища равняется безвременная гибель во цвете лет…

Вслух он, конечно, этого не сказал. Вслух он повторил:

— Так вот, о низменном… Я очень ценю ваши, Виктор Борисович, старания приучить нас к трудностям, но, по-моему, вы начинаете переигрывать. Верните, пожалуйста, семечницу.

Седые брови Изверга медленно поползли вверх:

— Что-о-о?!