Тем более что стрельба началась почти сразу же после того, как топот Крылова удалился. Сначала до ушей Тарана долетел мат, который испустил один из бойцов Гоги. Он выпрыгнул из «Ниссана» и был тут же атакован псами. Потом грохнул первый пистолетный выстрел, жалобно заскулила раненая собака, а затем гулко ударил выстрел из дома — это стрелял Душин из охотничьего карабина. «Ниссан» резко рванул назад, за ворота, а тот, кто первым выскочил из машины, в дополнение к прокушенной ноге получил пулю в плечо и остался корчиться на асфальтированной площадке рядом с окровавленной, скулящей овчаркой. Два других пса, едва автомобиль откатил за забор, налетели на раненого и начали рвать зубами. Один впился в запястье руки, которой парень хотел дотянуться до выпавшего пистолета, а второй — в локоть другой руки. Из глотки у несчастного рвался отчаянный визг. Он понимал, что еще чуть-чуть — и собаки доберутся до горла:
— Братаны! Вы что? Помогите же, суки! Загрызу-ут!!!
— Гога! Якорный бабай! — свирепо заорал Седой. — Мочи по окну, не хлопай зенками! Вон то, левее двери!
Гога с автоматом в руках выскочил из «Ниссана» и из-за кирпичного столба ворот приложился по окну. Однако голову выставлять испугался, дал очередь не целясь. Пули врезались в кирпич левее защищавшей окно решетки, взбили белую пыль, замяукали, разлетаясь в рикошет.
Бах! — ответили из окна прежде, чем Гога успел стрекануть вторично.
— бля-а! — Гога уронил автомат и ухватился за левый локоть. Седой тоже охнул, будто в него попали. Он почуял, что с этим фермером туго разбираться. Если Гога и выставил локоть из-за укрытия, то лишь чуть-чуть и совсем ненадолго, но этот козел все-таки успел вмочить… Братки, конечно, оттащили Гогу под прикрытие забора, начали перевязывать, но вояка он был уже никакой. А тот, первый, все еще дрыгался, отбиваясь от собак.
— Фу! — неожиданно гаркнули из окна, и кобели, как ни странно, хотя и нехотя, но подчинились. Отошли на шаг от жертвы и нервно рычали, скаля зубы.
— Але! — крикнул Душин. — Если не хотите, чтоб его всем разорвали, — забирайте и валите отсюда, пока менты не приехали.
— Слышь, братуха, — заорал Седой от бессильной ярости. — Может, тебе еще и за ворота заплатить?!
— Не базарь! — полушепотом простонал Гога, скрипя зубами. — Раз он дает Килу забрать — забирай! А там посмотрим, уезжать или нет…
В это время из «Шевроле-Блейзера», прятавшегося под прикрытием забора, высунулась Даша.
— Ванечка! — позвала она Седого. — Иди, чего скажу… Седой подошел.
— Чего тебе?
— Этот, который из окна орет, — Душин Алексей Иваныч. Поговори с ним, потяни время.
— Ну, я и так понял, что это не Крылов. А на фига время тянуть?
— Их обойти можно. С той стороны за забором, у стены лестница лежит. Если ее приставить, хватит до чердака. А там на слуховом окне решетки нет и даже стекол. Надо пока побазарить, отвлечь, забрать этого, а я схожу с Пятаком и Микитой.
— Смотри у меня! — зачем-то предупредил Седой. — Ладно, попробуйте…
Пятак, Микита и Даша, постаравшись не хлопать дверцами, выскользнули из машины и, стараясь поменьше шуршать, двинулись вправо от ворот, вокруг забора.
Чтобы замаскировать этот обход, Седой заорал, отчего-то перейдя на «вы»:
— Алексей Иваныч! Вы серьезно насчет раненого? Или выманиваете?
— Серьезно. Если пошлешь одного и без оружия — стрелять не буду. Если не уедете после этого — таких льгот больше не будет. Буду валить наповал, понял?
— А собаки?
— Собаки вас тоже не тронут. Они умные, мне подчиняются, хотя порвать вас им очень хочется.
— Сейчас обсудим с братками. Подумаем! Пять минут дадите?
— Дам.
Седой отошел к Гогиным браткам, в явном смятении кучковавшимся вокруг своего основного.
— Кость перебил, сука! — стонал тот.
— Не ной, ёкалэмэнэ! — прошипел Седой. — Рука — не яйца, отрежут — еще жить сможешь. Короче, здоровые, слушай сюда! Как только там, на задах, пойдет шмальба — Панкрат подаст мою тачку задом в ворота. Мы — за ней, сбоку, под прикрытием. И сразу — в три смычка долбите окно. Я — по собакам. Потом — выскакиваем к дверному проему. Все ясно?
— По делу, — нехотя согласился Гога. — Работайте, братаны…
Душин, укрывшись со своей «сайгой» в простенке у окна, осторожно поглядывал на двор. Там на какое-то время установилось тревожное затишье.
Раненый, обессилев, лежал неподвижно и только глухо стонал. Собаки по-прежнему то рычали, то поскуливали, время от времени подходя к псу, лежавшему на боку с вытянутыми лапами, и облизывали его рану. Пес хрипло ворчал, лишь изредка поднимал голову и шевелил хвостом, должно быть, рана была тяжелая.