Тарантелла, или Танцы с пауками

— Да. И повезу с собой Люсю. Пусть ей сделают вскрытие, пусть будет все, как положено… Мы должны изловить этого маньяка, помешанного на итальянской музыке. Кстати, а вам не помешало бы здесь опросить всех жителей на предмет этой музыки (где и когда они ее слышали), кто из них хотя бы раз побывал в Италии или просто увлечен этой страной…

Мало ли что, бзик с детства, например… Кассету давайте быстро перепишем, потому что магнитофон с настоящей кассетой мы тоже возьмем с собой. Кстати, Аржанухин не появлялся?

— Нет.

— А жаль, потому что у меня есть план…

Они выехали с Селезневым на ее «форде».

Наталия — за рулем, Толик — рядом, а сзади, прикрытая пледом, лежала Люся, вернее, ее безжизненное тело, которое постоянно сползало вниз, и им приходилось останавливаться, чтобы поправить его.

— Она остынет и закостенеет… Уложи ее так, чтобы она лежала прямо.

Представив, как отреагирует Валентин на известие о смерти своей подружки, Наталии стало не по себе.

Они ехали не спеша, освещая дорогу светом фар. И почти не разговаривали. Пока Наталия не сказала:

— Толик, по-моему, ты хочешь мне что-то сказать…

— Я? Ну, в общем-то, да… Понимаешь, Ведерников уже где-то раньше видел Ванеева…

— Это неудивительно, поскольку Ванеев — довольно известная фигура даже в городе…

Его прочат на место губернатора. И вы своим арестом…

— Не арестом, а задержанием.

— Хорошо, задержанием можете поломать ему всю карьеру. — Наталия везла Ванееву те деньги, что он дал ей для того, чтобы она нашла убийцу его жены. Но его арестовали, а это значит, что она не справилась со своей задачей и должна вернуть деньги назад… Она уже чувствовала, что Селезнев сейчас будет не объясняться ей в любви, как она боялась, а попытается внушить ей мысль, что убийца — именно Ванеев, а не кто иной…

* * *

Но она ошиблась.

— Так вот… Речь пойдет, кстати, не о Ванееве. Я встретил здесь еще одного человека, показавшегося мне знакомым…

* * *

Кошмар, преследовавший его всю жизнь, обрушился на него с новой силой, когда он приехал в Вязовку. Первая ночь, которую он здесь провел, показалась ему сущим адом.

И он не мог бы объяснить, сон ли ему приснился или то, что было с ним более двадцати лет тому назад, повторилось… Только уже на нервной почве.

Он проснулся в холодном поту и прислушался к звукам спящего дома: но нет, никто не проснулся от его крика. А ведь он кричал.

Кричал так, что сорвал голос.

Пот катился с него градом. Как тогда.

А что было тогда?

Тогда было море и солнце, ребячьи игры и горы персиков после обеда…

Они жили с семьей под Ялтой. Райское место, о котором, пожалуй, только два человека (или три?) не могут вспоминать без дрожи.

Мальчик, который поселился во флигеле соседнего дома, сильно отличался от них с Сашкой. Он был неразговорчив, ходил чуть подпрыгивающей походкой и раздражал Толика своим высокомерным видом. «Новенький, а зазнается…» И они с Сашкой решили его проучить. Встретили как-то на берегу, затащили в воду и чуть не утопили… Хохотали и не могли понять, почему он не плывет. Они и представить себе не могли, что этот мальчик просто не умеет плавать. Они вытащили его, когда он уже наглотался воды… Она текла из его носа и ушей… Его рвало… Он смотрел на Сашку и Толика таким ненавидящим взглядом, что ребята сразу поняли: будет мстить. И как бы в подтверждение этому они услышали: «Вы еще попляшете…»

Но прошел день, другой… Мальчик ходил все с таким же независимым и гордым видом… И, хотя они встречали его на улице довольно редко (он все время проводил на каком-то пустыре, напоминающем маленькую сухую пустыню), стало заметным его еще более пренебрежительное отношение к ним. Но оно сквозило лишь в его взгляде. И вдруг произошло невероятное: мальчик, который всего пару месяцев, как приехал сюда (они с мамой купили дом и собирались там жить), уезжал из Крыма насовсем. Его мама вышла замуж за отдыхающего москвича-военного…

Они быстро собрались, и Толик с Сашкой, забыв про угрозы, даже помогали им рвать в дорогу яблоки… Но проводить ранним утром своих соседей ни Толику, ни его другу Сашке так и не довелось.

Утром Толик проснулся от адской боли, раздирающей его ногу. Ничего страшнее этой боли он не помнил… Он вскочил с постели и начал метаться по комнате, сбивая на ходу все, что попадалось ему под ноги. Он начал подергиваться и скакать, а потом его забило, затрясло…

Когда его родители ворвались в комнату, Толик, стоя на одном месте, отбивал неистовую чечетку… Глаза его закатились, по телу струился пот… И как ни пытались родители уложить его в постель, ничего не получалось.

Он двигался, как заведенная, но с испорченным механизмом, кукла… Последнее, что он помнил, так это имя Фрида («Надо немедленно позвать Фриду… Позовите же кто-нибудь Фриду!» — так кричала его мать) и зазвучавшую внезапно медленную тягучую, как мед, мелодию… Услышав которую, Толик замертво рухнул на пол и уснул…

Когда он пришел в себя (а это случилось уже только поздним вечером), ему сказали, что и с Сашкой произошло то же самое.