Тарантул

– Все это не то… Документы мы смотрели, но нас интересует фактическая сторона дела. Провести за нос можно любую комиссию… Особенно такому, как Шарковский. Я думаю, надо пригласить для беседы и товарища Каряеву, – неожиданно предложил Маслюков, поднимаясь из-за стола.

– Товарищ Каряева, пожалуйста, сюда! – крикнул он в коридор, широко распахивая дверь. – Проходите, садитесь и не стесняйтесь. Здесь все люди свои.

Аннушка недоверчиво посмотрела на Маслюкова, чинно поклонилась присутствующим и села.

– Вот мы тут начали разговор с Ольгой Михайловной об одном вашем сотруднике, – продолжал Маслюков. – Шарковский Роман Борисович. Работает он у вас давно. Не правда ли?

– Работает он давно, – подтвердила Аннушка.

– И хорошо работает?

Аннушка покосилась на Маслюкова, поправила платок на голове и пожала плечами.

– Я человек маленький. Мое дело уборка, приборка, мойка. Что я могу понимать?

– Но все-таки? Вы с ним работаете не один год. Каждый день видите… Вот нам, например, стало известно, что он меняет дефицитные лекарства… Так сказать, спекулирует.

Аннушка перевела взгляд на молча сидевшую Ольгу Михайловну и поджала губы.

– Вы не замечали, товарищ Каряева? – спросил оперативный работник.

– Я ничего не знаю, – упрямо сказала Аннушка. – Какое мне дело до Романа Борисовича? Чего он меняет, кому меняет… Он же меня не спрашивает.

– Мы вызвали вас не для допроса, а для беседы, – мягко сказал Маслюков. – Мы обращаемся к сознательным женщинам, защитникам Ленинграда. Ну, посудите сами… Государство ему доверило ценности, а он в личных интересах разбазаривает их, наживается. Кого же он обманывает? В первую очередь вас. На ваш хороший, передовой коллектив ложится тень. Верно я говорю? Товарищ Каряева?

– А это мне неизвестно. Вы спросите у Ольги Михайловны. Она провизор, а я что… я санитарка.

– Ольга Михайловна! – обратился Маслюков к рецептару.

– Я вам уже заявила, что не могу обвинять человека, если нет точных фактов. Что я могу сказать? Кто-то к нему приходит? Да, приходят какие-то знакомые. Ну так что? У всех есть знакомые и родные. Разве это что-нибудь доказывает? Дает он им лекарства? Да, дает. На то мы и аптека, чтобы лекарства отпускать. Без рецептов? Ну что ж… Есть много общеизвестных лечебных средств. У нас есть и ручная продажа. Дефицитные? У нас теперь почти все лекарства дефицитные. Что он за это получает? Не знаю и никогда не видела…

Все время, пока говорила Ольга Михайловна, Аннушка молча кивала головой в знак согласия.

– Значит, надо считать, что наши подозрения не обоснованы?

– Этого я тоже не знаю, – сухо ответила Ольга Михайловна. – Если они обоснованы, если у вас есть факты, поступайте, как находите нужным.

– По закону?

– Да. По закону, – повторила рецептар.

– Обэхаэс для того и создан, чтобы бороться с хищениями, – сказал Маслюков и посмотрел на санитарку, сидящую с упрямо поджатыми губами.

Как быть? Если на этом закончить разговор и, извинившись, отпустить женщин, может случиться так, что они сговорятся молчать. В аптеке сейчас все знают и обеспокоены их вызовом. Они же на обратном пути придумают какой-нибудь пустяковый предлог и не скажут, зачем их вызывали в отделение милиции. А ведь эта затея имеет определенную цель. Шарковский должен узнать, что о его комбинациях с лекарствами известно в ОБХС. «Надо сделать так, чтобы они рассердились на Шарковского, – решил Маслюков и забарабанил пальцами по столу. – Связать их одной веревочкой».

– Так… Значит, говорить вы не хотите, – строго проговорил он.

– Нет. Мы не хотим наговаривать, – поправила его Ольга Михайловна.

– Понимаю. Не в ваших интересах.

– А что это значит?

– А это значит, что, когда начнется следствие, может выясниться, что Шарковский старался не только для себя…

– Ну, ну, ну… Ты, пожалуйста, не намекивай, – перебила его Аннушка. – Вижу, куда гнешь.

– А куда?

– А туда… Носом в грязь тыкаешь… Не пристанет. Ишь ты какой хитрый!.. «Не для себя старался»!.. – все больше волнуясь, говорила она. – А для кого? Для меня, что ли? Для Ольги Михайловны?

– Я про вас еще ни слова не сказал.

– И не скажешь. Вы тут привыкли со всякими жуликами да спекулянтами дело иметь. «Не для себя старался», – снова повторила она фразу, особенно возмутившую ее. – Вон куда удочку закидывает!

– Аннушка, не волнуйтесь, – попробовала успокоить ее Ольга Михайловна, но из этого ничего не вышло.

– Каким колобком подкатывается, – продолжала горячиться санитарка. – Ты мне прямо скажи: что я украла? Взяла я себе позапрошлую зиму касторки с литр, лепешки из дуранды жарить. И то с разрешения. Рыбьего жиру брала раза два для внучки. Вот и все мои грехи перед Советской властью.

– А почему вы покрываете Шарковского? – спросил Маслюков.

– Кто покрывает? Я? А на что он мне сдался? Да пропади он пропадом! Расстреляйте, пожалуйста, не пожалею… А только правильно Ольга Михайловна говорит. Нет у нас фактов. Не пойман – не вор. Он меня к своим шкафам близко не подпускает. Даже уборку делать в дефектарной без себя не позволяет.

– Ну, хорошо. Все это мы, конечно, выясним.

– Вот и выясняйте. А на людей поклепы зря не возводите.