Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы

Покупка картин в долг – очередная параллель в судьбе отца и сына. Арсений Тарковский не был коллекционером живописи, но иногда картины покупал (хотя чаще получал в подарок). В частности, он приобрел несколько работ у Рафаэла Фалька. И, подобно сыну, только много раньше – в 1956 году, он никак не мог заплатить художнику денег за картину, – так что тот в конце концов прислал негодующее письмо:

Пишу я Вам, Арсений Александрович, хочу думать, в последний раз. В прошлом письме Вы писали, что в течение апреля урегулируете наши материальные взаимоотношения. Наступил май. Нужно с этим делом покончить. Сегодня 1-е мая. Даю еще 3 недели сроку.

Итак, 22 мая это последний день. К этому сроку я жду уплаты условленной суммы, или возвращения вещи. Уважающий Вас Р. Фальк. 1-е мая [1956 г.].

P.S. Я теперь иногда выезжаю за город. Поэтому предупредите меня заранее открыткой или телеграммой, когда Вы предполагаете у меня быть. Это на случай, если думаете вернуть мои цветы.

Деньги Тарковский выплатил и стал владельцем третьей по счету картины Фалька. Одна из них – портрет поэта, написанный Фальком, впоследствии пропала, когда в квартире Тарковских на «Маяковке» поселилась Ирма Рауш (к истории переселения мы еще вернемся). Другую картину Тарковский в начале 1980-х подарил хирургу, который оперировал его после перелома руки. Судьба третьей картины нам неизвестна.

Любовь к живописи (прежде всего – западноевропейской) – общая у отца и сына. Любимцы Арсения Тарковского: один из лидеров экспрессионизма Пауль Клее и великий безумец Ван Гог. Оба они – герои его стихов. В одном из стихотворений мелькает и ностальгическая нотка по мрачному модерну Арнольда Беклина:

Где «Остров мертвых»
в декадентской раме?

А что любил в живописи Андрей?

В январе 1973 года, побывав во Фландрии и в Париже, он писал другу:

…На этот раз меня ошеломила живопись. Мне повезло: в Генте и Брюгге я видел Мемлинга, Ван-Эйка, Брейгеля, Ван Гога.

В Париже на меня навалился луврский Латур, французы времени Делакруа, и я обалдел. Никакие репродукции не передают сути живописи. Это как плохой перевод поэзии.

Я уж не говорю о живописи школы Фонтенбло или Учелло («Битва»). Ты как журналист, верно, против однобокости, специфичности. Мне же кажется, что способность отклониться от объективности и точности этого среза делает возможным уловить связи твои с чужим городом или страной. Связи, которые обогащают тебя, или, на худой конец, объясняют тебя самого и себе и другим.

Художник Михаил Ромадин рассказывает об огромной тяге Андрея в начале 1960-х к «новой» живописи, когда выставки западного искусства в Москве были единичны, а в запасниках Третьяковки и Пушкинского музея томились «вредные формалисты» – великие художники ХХ века. Если случалось достать альбом Рене Магрита или Сальвадора Дали, это становилось событием в кругу общих друзей Ромадина и Тарковского. Каждая новая книга тщательно рассматривалась, а затем репродукции поочередно закрывались листом бумаги с отверстием посередине размером в полтора сантиметра. Задача была отгадать художника «по мазку», по детали. Андрея очень увлекала такая игра. Интересы Тарковского в живописи были достаточно широки, однако он все же отдавал предпочтение «классицистам» перед «романтиками», и из XX века выбирал тех художников, которые освежали, а не освежевывали великие традиции Возрождения, – тех же Дали и Магрита, Генри Мура и Джакометти. Влияние художников европейского Средневековья заметно и в фильмах Тарковского, начиная с «Соляриса».

Из воспоминаний Александра Лаврина

Однажды (в 1982 году) Андрей Тарковский позвонил мне и спросил, не нужен ли кому-нибудь из моих знакомых книжников альбом «Дада и дадаисты» на английском языке. Он знал, что я книгочей и книголюб и время от времени достаю его отцу разные редкие книги. Андрею срочно требовались 200 рублей (по тем временам весьма солидные деньги, больше средней месячной зарплаты!), которые он и хотел получить за альбом. Я бы и сам купил это издание, чтобы помочь Андрею, но таких денег у меня, работавшего литературным консультантом журнала «Юность» с месячной зарплатой 80 рублей, не было. Тем не менее я отважно вызвался продать книгу (не имея понятия о ее реальной стоимости). Приехал к Андрею на Мосфильмовскую, забрал альбом и прямым ходом – в букинистический магазин, помещавшийся в здании гостиницы «Метрополь». В магазине книгу оценили в 200 рублей, но на руки (за вычетом комиссионных) предложили только 160.

Я позвонил Андрею, сказал:

– Альбом покупают, но дают 160 рублей.

– Пусть они не дурят, – ответил Андрей, – книга стоит 200. Оказывается, он прекрасно знал конъюнктуру книжного

рынка и, в общем-то, вполне мог бы сам отвезти книгу в букинистический магазин. Но (теперь я это понимаю) хотел получить ее рыночную стоимость полностью. В итоге я просто добавил собственные 40 рублей (в то время – двухнедельный бюджет моей семьи) и отвез всю сумму Андрею.