Тарковский и я. Дневник пионерки

В момент, когда Тарковский приехал в Авдотьинку, сражения вокруг фильма только начинали разворачиваться. Тучи уже собирались над его головой, но еще никто не предполагал грядущих передряг в полной мере, то есть четырехлетнего простоя.

Еще до своего приезда в Авдотьинку, Тарковский успел показать «Рублева» моему отцу, Евгению Даниловичу Суркову, критику, возглавлявшему тогда сценарно-редакционную коллегию Комитета по кинематографии. И прежде, чем Андрей появился на нашем захолустном горизонте, я успела получить письмо от моей мамы, снова побывавшей на новом просмотре и отчитавшейся мне о нем в полной мере. Вместе с ней картину посмотрели ее подруга Ольга Константиновна, вдова когда-то знаменитого и замечательного актера Николая Мордвинова, и моя подруга и сокурсница, в силу ряда причин проживавшая тогда в нашем доме, Фарида Тагирова, ставшая вскоре женой сценариста Эдика Володарского. В апреле 1966 года мама писала мне:

Пузик, здравствуй!!!

Если говорить откровенно, то у меня тоже нет никакого времени писать тебе. Но тем не менее я имею кое-что тебе сообщить. Как ты приказала, папа смотрел «Рублева». Смотрела его и я, Ольга Константиновна и Фарида.

Прежде всего, о своих впечатлениях. Я была просто ошеломлена фильмом. Слушай, это же грандиозный фильм!!! Видимо, прошлый раз (т. е. на студийном просмотре — О. С.) я была так напряжена и напугана зрителями, так прислушивалась к их реакциям, что по существу упустила фильм. Теперь я его смотрела второй раз и хочу смотреть еще и еще. Я просто склоняю голову перед Андреем.

Ольга Константиновна звонила мне три дня подряд, чтобы только поговорить о картине. Она так ее покорила, что ей все время хотелось о ней говорить. Так что она по сорок минут держала меня у телефона, и мы наперебой говорили, говорили, говорили…

Фарида припишет сама свои впечатления.

Отец! Он сказал, что фильм грандиозный и, если кого и наградил Бог гением, то это, конечно, Андрея! Отец уже показывал фильм представителям ЦК: Черноуцан, Ильичев, Ермаш, Куницын и другие присоединились к папе, но было, правда, меньшинство, настроенное резко против фильма. Папа очень старается провести все это дело как можно безболезненнее для Андрея. Даже пытается не делать общего обсуждения, хочет сам попытаться с ним поговорить. Посмотрим, как это все будет… Пробить фильм, видимо, будет не так уж просто, но отец сделает все от него зависящее, говорит, что отступать не намерен: слишком, мол, это талантливо и на компромиссы не пойду…

Надо заметить, что отец сдержал свое слою и сделал для картины все, что мог, хотя это, увы, не помогло. Забегая вперед, могу сказать, что позднее он сам ушел из Комитета, еще раз потрясенный тем, что не может защитить правду, какой она ему виделась. Я помню, что, апеллируя к опыту нашей недавней горестной истории, которую, как казалось тогда, пытались исправлять, он считал, как минимум, неразумным вообще что-либо запрещать. Пытался убеждать, что фильмы, вызывающие возражения, тем более стоит обсуждать публично в дискуссионном порядке, а не прятать на полку, памятуя, хотя бы постыдный опыт с Эйзенштейном или Довженко, за судьбу которых приходится теперь стыдиться. Но… как оказалось, чужой опыт, увы, не поучителен…