Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Искусство не бывает прогрессивным и реакционным. Искусство всегда религиозно. Атеистическое искусство, искусство, идущее вразрез с религией – это не искусство. Искусство выражает религиозную идею.

Скажем, Пикассо – человек глубоко талантливый. Он старался соответствовать тому времени, в которое жил.

Но бездуховное искусство выражает свою собственную трагедию. Потому что даже о бездуховности следует говорить с духовной высоты.

Настоящий художник всегда служит бессмертию. Это, конечно, не значит, что задача художника – обессмертить себя, но задача его – представить мир и человека, как нечто бессмертное.

Художник, не пытающийся найти абсолютную истину, всего лишь временщик, его идеи имеют частное, но не глобальное значение.

Пикассо пытался, как ученый, выразить материальную структуру, а не духовную суть. Это ему не простится. Рерих много говорил о духовности, но ничего не сделал – одна декоративность. Или у Нестерова – предтечи современного Глазунова – вместо любви предложена мастурбация.

Дали! Если бы Параджанов развивался свободно, как он сам того хотел, то это был бы Дали кинематографа. Дали – великий мистификатор. С точки зрения профессии он гигант. Но не об истине идет у него речь, а о ее мистификации. Дали всегда хотел быть только мистификатором и не стремился к истине.

В контексте Дали интересно говорить о свободе и волеизъявлении личности в современном мире. Он хотел бы верить, но в результате создавал его сам мир таким, каким его не мог создать Творец. Он близок миру позитивизма. У него психология преступника. Ему не важны ни традиции, ни корни, ни профессиональные отношения. Все это для него ничего не значит в духовном отношении. Он преступник, то есть человек, который нарушает установленные законы. Ни Учелло, ни Мазаччо, ни Джотто не разрушали общество – то есть они старались не вылезать из своих работ, заботились о том, чтобы уши их не торчали. Дали создает параллельный мир. Он далек от идеи выразить наш мир, но претендует на создание своего мира, его иллюзии и иллюзорности. Он – иллюзионист. Он хочет создать видимость идеи. Ему нет дела до истины, он ее подменяет своей лжеистиной. Он делает вид, что знает что-то другое. На фоне бездуховности XX века кому-то он может показаться даже религиозным. Но он не тянет даже на Люцифера, не то, что на Бога! Видимой сложностью он старается прикрыть свою пустоту. Иллюзия, скрывающая пустоту.

Хотя поразительны его иллюстрации к Данте. Здесь он великий мастер. Эта книга дивной красоты и нежности…»

Недатированная запись