Таро Люцифера

Князь дождался, пока секретарь выйдет из комнаты. Обернулся к ожидавшим в кабинете двум слугам. На полу у их ног стояли стопки кирпичей и ведра с раствором. Лица слуг были замкнуты и бледны, как свечи, глаза потухшие.

Ну, за работу, ребятушки! — бодро скомандовал Николай Михайлович. — Двери снять, проход заложить. Да так, чтобы ни одна душа не догадалась.

Он прошел к креслу возле окна, уютно в нем расположился и дал знак секретарю. Сильвестр подал ему бокал и встал рядом, по знаку князя подливая время от времени коньяк.

Позвякивали о камень мастерки в руках слуг, переговаривались на улице казаки, поившие коней. Мимо дома чередой проезжали кареты и повозки москвичей, спешно отъезжающих кто в загородные имения, кто бог весть куда, лишь бы подальше от обреченного города.

Небо над крышами синело, исподволь наливаясь ночной темнотой, подсвеченные закатом, кроваво горели в вышине редкие облака.

Князь пальцем поманил секретаря поближе, Сильвестр склонился над его плечом.

— Ежели сподобишься судьбу перехитрить, доставь записи князю Новикову[6], — прошептал Козловский. — В чужие руки не отдавай, непременно уничтожь. А на словах Николаю Ивановичу передай: изменить ничего нельзя, надо ждать. Два века без четырнадцати лет! — с нажимом произнес князь. — Запомни: ровно два века без четырнадцати лет!

Слушаю-с, ваше сиятельство.

В год одна тысяча девятьсот девяносто осьмом явиться в мир Совершенный, он и сломает печать. А нам, грешным, остается только терпеть и молиться.

Козловский откинулся в кресле, и, казалось, задремал.

Секретарь зажег несколько свечей в настенных подсвечниках, поторопил слуг, заложивших стену кирпичом и теперь покрывающих кладку раствором.

— Все побелить, оклеить тканью, чтобы ни следа не осталось, — строго проговорил он вполголоса. — А здесь погоди замазывать.

Подойдя к Козловскому, он негромко кашлянул, привлекая внимание.

— Все готово, ваше сиятельство.

— Да, да, — встрепенулся князь.

Выбравшись из кресла, он подошел к стене, придирчиво осмотрел работу. Протянул руку к секретарю. Тот вложил ему в пальцы угольный карандаш.

Взмахом руки, приказав всем отойти, князь уверенно начертал на кладке опрокинутую пентаграмму, окружил звезду буквами еврейского алфавита и, закрыв глаза, зашептал едва слышные заклинания. Закончив ритуал, он шагнул назад, обернулся к слугам и протянул им руку. Сильвестр и работники по очереди приложились к перстню в виде головы человека и, склонившись в глубоком поклоне, застыли, ожидая приказаний.

— Заканчивайте, ребятушки. А нам, Сильвестр, пора. Подводы уже прибыли.

Секретарь поспешил выйти из кабинета.

С улицы донесся топот. Николай Михайлович подошел к окну. Во двор влетел казак, спрыгнул с коня, грохоча сапогами, взлетел по ступеням крыльца.

С первого этажа послышались возбужденные голоса, дверь кабинета распахнулась.

— Ваше сиятельство, подводы прибыли. — Сильвестр нервно облизывал губы, бледное лицо было покрыто потом. — Мужики говорят, французов видели у Дорогомиловской заставы.

— Так поспешай, — кивнул Козловский.

* * *

Как не спешили со сборами, а выехали только затемно. Город как вымер, ни огонька, ни живой души, только собаки шалые, да тени шастают. В темном небе мелькали всполохи близких пожаров. Тревожно пахло дымом.

Лошади нервно всхрапывали, сосали раздутыми ноздрями воздух.

У Никольских ворот суетились солдаты. Усталый капитан на вопрос Корсакова пробурчал что-то невнятное: мол, знает, что приказ командующего об оставлении города касается всех, но он с командой эвакуирует артиллерийский склад и бросать имущество не имеет права.

— Слышал, что за городом уже вовсю рыщут разъезды французов, — добавил капитан. — Советую вам, господа, дождаться рассвета и уходить с арьергардом Милорадовича. С таким обозом на ночной дороге вы непременно привлечете внимание неприятеля.

— К сожалению, я тоже имею приказ, господин капитан, — с достоинством козырнул ему Корсаков. — К полудню должен вернуться в полк.

Но после непродолжительного совещания с хорунжим и с согласия князя он решил все же оставить обоз из телег и тарантасов, доверху груженных книгами, у заставы с наказом дождаться отряда пехоты и, примкнув к нему, большаком двигаться в имение князя. А самим двигаться малым отрядом на рысях.

* * *

По совету князя уже заполночь съехали с большака, по которому двигались разрозненные маршевые колонны и едва тащились груженные скарбом подводы и плелись пешие беженцы, на проселок, коротким путем ведущий к имению.

Утро встретили на пустынной дороге, петлявшей среди яблоневых садов.

Сильвестр лениво понукал уставших лошадей, и коляска, в которой дремал князь Козловский, едва тащилась. Казаки тихо ворчали, косясь то на возницу, то на командира. Корсаков сам клевал носом, то и дело, встряхивая головой, чтобы отогнать подступающую дремоту.

Хорунжий перегнулся в седле и сорвал несколько яблок. Под потоком росы, хлынувшей с веток, радостно фыркнули конь и седок.

— Угощайтесь, ваше благородие! — Хорунжий предложил пару наливных яблок корнету.