ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

— Да. — Серые глаза с вызовом сверкнули.

— Я тоже думал об этом. Мы нашли бы его…

— Мы?!

— Разумеется. Неужели ты думаешь, я могу оставить друга? — Голос Рене звучал насмешливо и грустно. — Море такого не прощает.

— Монсигнор, — Герика явно давала понять, что не желает продолжения разговора, — ваша дружба с Рамиэрлем — это ваше дело. Моя дорога — это моя дорога. Наши пути расходятся, и лучшее, что мы можем сделать, это пожелать друг другу удачи.

— Великие Братья! — взорвался Рене. — Какая же ты дура! Посмотрел бы я на того, кто посмеет советовать мне, с кем и что иметь. Моя дружба с Романом, который, кстати, жив и здоров, чего и тебе желает, это моя дружба с Романом. А ты — это ты! Ты спасла нас всех, и… Ты нужна мне, и мне нет дела до того, кто ты.

— Зато мне есть дело. Ты можешь заткнуть всем рот, но ты не запретишь им думать обо мне как о чудовище… Да ты и сам, случись что… Я действительно нелюдь, Рене! — Ее голос сорвался на крик. — Нелюдь! И оставь меня в покое!

— Какая же ты дура! — еще раз повторил Аррой. — Ты же любишь меня. Знаю, что любишь. И я тебя люблю. А остальное — ерунда.

— Я не люблю вас, монсигнор, — губы Герики дрожали, но отчаянной решимости, застывшей в глазах, хватило бы на отряд гоблинов-смертников, — и никогда не любила. Если вы расцениваете то, что я вам позволяла в Гелани, как любовь, вы ошибаетесь. Я выполняла приказ своего супруга. Вы для меня как мужчина никто. Да, я любила Стефана, но он умер. И вы никогда не займете его место.

— А я и не хочу занимать его место, — живо откликнулся Рене. — Ты очень изменилась, Герика. Весной, на прогулке, ты наверняка ее помнишь, я понял это окончательно. В Гелани мне было тебя жаль, а сейчас… Сейчас я люблю тебя. И не лги, ты не думаешь о Стефане. Я знаю женщин, которые не забыли погибших, у них другие глаза… Им не надо кричать, что они помнят, — достаточно увидеть, как они говорят, как ходят, как улыбаются… Они — отражение прошлого, а ты — нет…

— О да! В женщинах вы разбираетесь почти так же, как в морских делах…

— Хуже, — сверкнул зубами Рене. — Ни разу в море я не попадал в такую переделку, как с тобой. Но если ты думаешь, что я тебя отпущу, ты ошибаешься.

— Интересно, что вы мне можете сделать? — Голос тарскийки дрогнул то ли от негодования, то ли от исконной женской слабости. — Я способна себя защитить от кого угодно.

— А от себя? — Адмирал шагнул вперед.

Герика вскочила, лицо ее побледнело.

— Не приближайтесь, монсигнор! Еще один шаг… Я… Вы умрете.

— Пусть. В конце концов, рано или поздно мне придется это сделать.

— Не подходи. — Она отступила на шаг, выставив впереди себя руку. Рене видел, как вызванная подобным жестом сила укротила казавшееся необоримым чудовище, и все равно прыгнул.

Герика сопротивлялась бешено, она действительно могла за себя постоять, — но магией тут и не пахло. Женщина извивалась, царапалась, пыталась кусаться. Рене не желал причинять ей боль, и ему пришлось постараться, прежде чем он все же бросил ее на мягкую летнюю траву, а Герика упрямо продолжала отбиваться, пока он разрывал прочную дорожную одежду, пока…

Лес и озеро были полны радостной летней жизнью. Тихо шелестели листья, пчелы и шмели спорили среди пестрых цветов, на высоком ясене драли горло вылупившиеся позавчера птенцы, требуя пищи. И им, и их озабоченным родителям было не до тех, кто лежал на смятой траве.

Зато с пьянчужкой из лесной деревеньки, собравшимся ради праздничка половить рыбку в безымянном озерце, случилась странная история. Не успел бедняга миновать опушку, как из кустов высунулась оскаленная лошадиная морда, черная и блестящая, как смола, и человеческим и очень сварливым голосом объявила, что сегодня посторонним вход воспрещен, после чего поведала о том, к каким пагубным последствиям приводит пьянство вообще и пьяное зачатие в частности. Несчастный, не оборачиваясь, бежал до ближайшего кабачка, куда и вломился. Несмотря на все клятвы, что он с утра ни в одном глазу, бедняге никто не поверил, зато арцийский язык обогатился выражением «допился до говорящего жеребца».

Пугнув непрошеного гостя, Гиб и Жан-Флорентин вновь скрылись в зарослях. Стороннему наблюдателю и в голову бы не пришло, что обычный перелесок сейчас недоступнее зачарованного замка. Впрочем, желающих забраться в чащу больше не нашлось, летним днем у крестьян другие заботы. Весть о Кантисской битве до здешнего захолустья еще не докатилась — где-то там, за большими дорогами, скакали лошади, стреляли пушки, падали убитые и раненые, а здесь косили траву, собирали черешню, готовились к празднику.

…Правда, некоторые участники сражения напрочь о нем позабыли. Для этих двоих не существовало ни Годоя, ни Белого Оленя, ни гоблинов с эльфами…

— Никогда не насиловал женщин, — признался Рене, — даже в молодости.

— Для первого раза ты неплохо справился. — Герика негромко рассмеялась. — Теперь мне придется навсегда остаться в лесу.

— Почему это?

— Потому что показаться в том, что ты оставил от моего платья, нельзя даже ночью.