Тартарары для венценосной особы

 Разговор с Оксаной оказался малоприятным. Мама то хмурилась, то краснела, отвечала иногда сдержанно, иногда резко. Анечка напряженно смотрела на маму и ждала окончательного решения. Кто бы мог подумать, что судьба Андрея сейчас целиком и полностью зависела от слов медсестры.

 — Н-да, — задумчиво произнесла мама, положив трубку. — Ну и натворили же вы… Оксана, конечно, права. Надо было сообщить врачам, что Андрей ушел, или записку какую-нибудь оставить. Так никто не делает, дорогая моя.

 — Что она сказала?

 — Сказала, что все отделение поставили на уши. Ей и дежурной медсестре влетело по первое число. Оксану вообще премии лишили. Андрею в обязательном порядке требуется продолжать лечение, и надо наблюдаться у хорошего невропатолога. Она считает, что мальчишка он неплохой, и рада, что он не попал в интернат. На работе она ничего не скажет, но завтра обещает зайти и проведать пациента. Ты бы меня тоже с ним познакомила. Хочу посмотреть на это сокровище, которое так нравится моей дочери.

 Анечка хотела ответить, что к «сокровищу» она равнодушна, что сердце ее болит по Олешке, но передумала: к чему расстраивать маму? Девочка грустно улыбнулась и пошла в комнату. Она бы все на свете сейчас отдала, чтобы за дверью оказался Медведев…

 Уставший за день Андрей спал в кресле в обнимку с книгой. Татьяна Ивановна посмотрела на уютно устроившегося юношу и хмыкнула:

 — А что? Хорошенький. Что мы читаем? О, «Философы античного мира». Серьезный парень. У моей дочери неплохой вкус. Накрой его пледом. Думаю, что диван в зале молодого человека должен устроить. Не гнать же сироту на улицу.

 Разговор с папой оказался не из легких. Анечка сразу же выложила все свои аргументы. Мама в подтверждение ее слов кивала головой. Сергей Александрович долго читал лекцию «своим женщинам» о вреде излишней доверчивости. Потом нудно выяснял степень их с Андреем отношений. Затем решил, что надо жестко поговорить с «этим Андреем», чтобы понять, каков он. И только после допроса с пристрастием, он даст окончательный ответ. Судьба Андрея опять повисла в воздухе…

 ***

 За завтраком собралась вся семья. На лобном месте сидел глава семейства, справа от него супруга, слева дочь. Андрея посадили напротив всех, отчего он немного смущался и краснел. Мальцевы внимательно наблюдали за гостем, тот, в свою очередь, не знал, как себя вести. К тому же все молчали, лишь приборы стучали по тарелкам. Чувствовалось некоторое напряжение.

 — У вас ножи тупые. Я их вчера поточил. Но сталь плохая, они опять быстро затупятся, — тихо произнес Андрей. Должен же кто-то начать первым.

 — Ой, — улыбнулась Татьяна Ивановна. — А я думаю, что это хлеб сегодня не крошится, вроде бы покупаю всегда в одном и том же месте. Оказывается, нужно было нож сменить.

 — Мой дед ножи отлично точил, а вот я так и не смог научится, — удивленно покачал головой Сергей Александрович. — Проще новый набор купить. А ты разбираешься в стали?

 — Не знаю. Наверное. Моим рукам вчера было привычно возиться с камнем и доводить лезвие до совершенства. Но сталь какая-то не такая.

 — Что значит «привычно возиться»?

 — Дело в том, что я совершенно ничего не помню. Но если подойти к делу с умом, то можно понять, что некоторые действия или движения, которые ты постоянно совершаешь на протяжении многих лет, должны получаться автоматически. То есть, если расслабиться и начать что-то делать, станет понятно, делал ли ты это раньше.

 — Согласен, — кивнул Сергей Александрович.

 — Когда я точил ножи, то руки сами знали, с какой силой надо нажать на камень, как провести лезвием по бруску. Эти действия казались мне привычными. А вот когда я читал книгу, то понял, что голова работает не совсем нормально, как будто в уме я перевожу текст на доступный мне язык.

 — И на какой язык ты переводил «Античную философию»? — удивилась Анечка.

 — Не знаю. Я не смог его вспомнить. То же самое произошло в больнице. Я долгое время не мог понять, почему мне то это неудобно, то то непривычно. Значит, эти действия для меня не являются привычными. И имя… Звучание этого имени для меня непривычно. Такое ощущение, что я ношу чужую одежду.

 — А что ты помнишь? Что тебе привычно? — озадаченно поинтересовался Сергей Александрович.

 — В том-то и проблема, что ничего не помню. Вообще ничего.

 — Плохо. Ладно, рассказывай, что ты помнишь из последних событий.

 — Нечего рассказывать. Первое, что помню, — сильнейший испуг. Очнулся неизвестно где, боль жуткая, вокруг какие-то люди суетятся, что-то говорят, спрашивают. Мой рот им отвечает, а мозги ничего не соображают, сознание никак не включится. Потом пришел человек и начал меня убеждать, что я — Андрей Белявский, что родители погибли в автокатастрофе, и никого из родных у меня не осталось. Я стал примерять имя на себя — не идет оно мне и все тут! Не мое оно, я вообще никак на него не реагирую. С родителями тоже ерунда какая-то выходит. Их имена мне ничего не говорят. Возможно, это последствия травмы… Михельсон говорит, что я обязательно все вспомню. Но пока все попытки заставить память работать с треском провалились.