– Я считаю своим долгом обратить внимание суда, – трубным гласом продолжал товарищ прокурора, – что мой дядя Бомпар пал одной из первых жертв. Я из деликатности не упомянул о нем в обвинительной речи, но факт остается фактом, что он, во всяком случае, не вернулся и никогда больше не вернется…
– Извините, господин товарищ прокурора, – вмешался председатель суда, – но мне только что прислал свою карточку некий господин Бомпар, – он желает дать показания… Не ваш ли это дядя?
Да, это был его дядя, Бомпар Гонзаг.
Его имя, хорошо известное всем тарасконцам, вызвало невообразимый шум. Публика, свидетели, обвиняемые – все повскакали с мест, полезли на скамейки, вытянули шеи и, задыхаясь от нетерпения и любопытства, стали искать глазами Бомпара. По случаю такого переполоха председатель суда Мульяр объявил на несколько минут перерыв, и во время перерыва из залы пришлось вынести человек десять потерявших сознание полицейских, полумертвых от духоты и от бестолочи.
5. Бомпар перешел мост. История письма за пятью красными печатями. Бомпар призывает, в свидетели весь Тараскон, но на его призыв никто не откликается. «Да прочтите же нам наконец письмо, черт бы вас побрал!» Лгуны северные и лгуны южные
– Это он, это Гонзаг!.. Глянь! Глянь!
– Как же он раздобрел!
– Какой же он бледный!
– Он стал похож на
Тарасконцы давно его не видели, и теперь им трудно было его узнать: их славный Бомпар, прежде очень худой, с головой усатого палликара83
и с глазами как у бешеной козы, теперь раздался, его «разнесло», как принято говорить в Тарасконе, но усы у него были все такие же длинные и такие же безумные глаза на расплывшемся одутловатом лице.Не глядя по сторонам, он шел за судебным приставом к решетке.
– По правде сказать, господин председатель суда, я уже начинаю в этом сомневаться, когда я вижу, – патетический жест в сторону скамьи подсудимых, – когда я вижу на этой позорной скамье нашу незапятнанную славу, когда я слышу, как оплевывают за этой решеткой олицетворение честности и глубокой порядочности…
– Спасибо, Гонзаг! – сдавленным от волнения голосом крикнул с места Тартарен.
Все оскорбления он переносил стойко, но сочувствие старого приятеля надрывало ему душу, и на глазах у него выступили слезы, как у ребенка, которого пожалели. А Бомпар между тем продолжал?
– Слушай, доблестный мой согражданин! Тебе не придется долго сидеть на этой поганой скамье, я принес доказательство… доказательство…
Пошарив в карманах, он вытащил оттуда марсельскую трубку, нож, старый кремень, огниво, клубок бечевки, метр, барометр, коробочку с гомеопатическими пилюльками и все это разложил на столе секретаря суда.
– Послушайте, свидетель Бомпар, когда же вы кончите? – нетерпеливо заметил председатель суда.
Его поддержал товарищ прокурора Бомпар дю Мазе:
– Да, да, дядюшка, поскорее!
Дядюшка обернулся к нему:
– Ну, ну, смотри ты у меня! Я с тобой еще рассчитаюсь за все, что ты позволил себе сказать о моем бедном друге!.. Ты у меня дождешься: я тебя наследства лишу, подлец!
На племянника эта угроза не произвела впечатления, а дядюшка опять начал рыться в карманах и выкладывать целую коллекцию самых разнообразных предметов, но в конце концов он все же нашел искомое: это был большой конверт за пятью красными печатями.
– Вот, господин председатель суда, из этого документа явствует, что герцог Монский – последний негодяй, каторжник и…
Еще секунда – и посыпались бы забористые словца. Но председатель прервал его:
– Хорошо. Дайте сюда документ.
Он вскрыл таинственный конверт и, прочитав письмо, передал его членам суда, а те, уткнув в него носы, стали внимательно вчитываться, не показывая, однако, какое впечатление оно на них производит. Вот уж настоящие-то северные судьи! Скрытные, замкнутые.
Но что же все-таки в этом треклятом письме? Ну да от таких типов разве добьешься толку?
Сидевшие в зале приподнимались, нагибались, приставив руку щитком к глазам, старались рассмотреть издали. Всю залу облетел вопрос:
– Что там такое? Что же это может быть, черт побери?
Так как двери и окна в суде были открыты, то все, что происходило здесь, немедленно вырывалось наружу, и оттого с Городского круга доносился сейчас грозный шум, слитный гул, по толпе пробегал трепет, точно зыбь на море, когда задувает ветер.
Полицейские теперь уже не спали, проснулись даже мухи, облепившие потолок, в залу вместе с вечерней прохладой врывался сквозняк, которого так боятся тарасконцы, и те из них, что сидели ближе к окнам, потребовали, чтобы их закрыли, «а то ведь тут насмерть распростудишься».
В сотый раз председатель суда взвизгнул!
– Тише, иначе я велю очистить залу!
И опрос продолжался.