— Просто у нее папа в полиции работает, а мама — в рентген-кабинете, — объяснила Зоя Нюре, — вот она всех насквозь и видит.
— Такого не бывает, — сказал Дима.
— Я и не говорю, что бывает, — сказала Римма, — фантазии у тебя хоть капля есть?
В класс вошла Ольга Викторовна, и спустя минуту я сосредоточенно грыз ручку. Мои квадратные корни явно не хотели становиться на свои места. За окном танцевали вихорки из осенних листьев, а на моей шее сидел, ухмыляясь, дискриминант и колотил по затылку корнями из персиковых котят, спрашивая, сложить их или умножить. И почему я, елки зеленые, не могу просто взять и сказать, где можно провести вечер? Я что, заранее уверен, что они откажутся? Римма бы сказала, что я в плену у своей «маски арлекина».
Она и сама пыхтела над своим дискриминантом. Потом, взглянув на меня, вздохнула и дала списать. Иногда, когда я пытаюсь сам что-то решить, у меня получается невесть что и сбоку бантик. В виде двойки. А когда списываю, сразу становится понятно, как решать.
После уроков мы остались делать осеннюю стенгазету.
Римма рисовала людей. И лошадей. И листья, и рябину, и дождик, и лужи. Она умела рисовать все очень аккуратно, поэтому газету делала сама. А мы ходили вокруг и помогали.
— Нюрнберг, скажи, — вдруг подала голос Римма, — ты какую музыку любишь?
Нюра похлопала глазами и что-то вякнула.
— Если ты увлекаешься немецким и норвежским, то почему бы об этом прямо не сказать? — тон у Риммы был непонятный, не то вызывающий на открытый разговор, не то пренебрежительно-безразличный, мне она сразу напомнила классную даму начала прошлого века, — тебя ведь никто не съест, если ты споешь нам «Hilla Lilla» или «Herr Mannelig». Осень, в конце концов. С ней эти песни очень сочетаются.
Нюра что-то вяло ответила, и я понял: она тоже боится, что другим не понравится.
Римма кончила беседу с Нюрой и начала мычать. Она мычала без слов, выходило мелодично, но, когда в комнате кто-то напевает что-то медленное, по коже начинают бегать мурашки. Раньше я злился, думал, она заклинания читает. Потом привык.
Нюра оживилась. Потом спросила:
— А ты что, тоже слушаешь «Garmarna»?
— Считай, что у нас общие интересы.
— Просто Римма — ходячее чудо, — пояснил я. Римма польщенно улыбнулась и пририсовала корону заглавной букве «О».
— Чудес не бывает, — отрезал Егор, — все закономерно.
Мне стало жалко Римму. Она вот старается, пытается все на свете упорядочить, всегда все успевает, везде все записывает и читает, читает, читает. И с каждым годом все отрешеннее от нас, смертных. Наверное, ей одиноко, хочется создать рядом с собой такое же разумное и вдохновенное существо, чтобы с ним вместе впитывать всю прелесть нашей жизни. Научить чему-то. Чтобы знать, что сыграла в этом мире свою роль, хоть кого-то «вылепила». И сквозь миры пронести вдохновение. Жизнь после смерти только начинается, говорила мне раньше Римма, и там у нас будет не шесть чувств, считая интуицию, а все двенадцать. Я вздохнул. Я постараюсь, Римус.
Римма кончила рисовать, положила ватман сушиться и пошла мыть руки. Мы в ее отсутствие молчали. Какой-то несчастный листик, пролетая, приклеился снаружи желтой лапкой к окну, но, не увидев ничего интересного, полетел дальше.
Римма вошла с ведром и по-хозяйски спросила:
— Ну, я так понимаю, полы мыть буду тоже я?
Я хотел забрать у нее тряпку, но она что-то не торопилась отдавать. Класс старательно поливал цветы.
Римма взялась за мытье. Полкласса спустя, она спросила:
— Так где танцы будут, если они вообще будут?
— В спортзале, — предложил Дима уже в дверях.
— Какие вы все скучные, — вздохнула Римма, — я домой.
Она сдала мне мокрую тряпку и швабру, раскрыла зонт и улетела в открытое окно. Несколько секунд спустя я услышал ее отдаленное: «За-алегла забо-ота в сердце мгли-истом!..» Но, может, мне и послышалось.
Без Римки стало как-то пустовато, и все быстро разошлись по домам. Хотя, скорее всего, домывать за ней никто не считал нужным. А я стоял со шваброй в руке, с тряпки стекала грязь, сочилась на пол. Я подумал, что Алиса никогда ни на что не соглашается сразу, ее надо сначала убедить, вколачивая ей идею в голову несколько дней подряд. И я, наверное, все-таки проведу вечер в компании друзей.
Домыв пол, я выжал тряпку и вышел на улицу. Уже смеркалось, и на небе появились гроздья звезд. Они, наверное, созрели, но еще не падали. Дожидались меня. Это потому, что даже в минуты грусти Римка всегда следит за порядком.