Тарзан и люди-леопарды

Старик попытался угадать, которая из них новая верховная жрица. Но они мало отличались друг от друга, разве только возрастом и степенью уродства. Их желтые зубы были подпилены для придания им остроконечной формы, носовые перегородки проколоты, а в отверстия вставлены палочки из слоновой кости, мочки ушей оттягивались до плеч тяжелыми украшениями из меди, железа и слоновой кости, лица, раскрашенные белым и голубым, напоминали жуткие маски. И вновь заговорил бог Леопард. – Введите верховную жрицу! – велел он. Взгляд Старика, как и всех остальных, обратился к проему за возвышением.

Из тьмы смежного помещения возникла неясная фигура, приблизившаяся к порогу, где ее озарило яркое пламя факелов.

У белого едва не вырвался крик ужаса и удивления. Там стояла та самая девушка, которую он мечтал отыскать.

X. ПОКА ЖРЕЦЫ СПЯТ

Когда старая ведьма, взявшая на себя опеку над девушкой, толкнула ее к выходу на помост, Кали-бвана замерла, похолодев от ужаса, при виде представшего ее взору зрелища.

Прямо перед ней в отвратительном одеянии стоял верховный жрец, рядом с ним на цепи бесновался леопард. Внизу колыхалось море свирепых раскрашенных лиц и причудливых масок.

От тяжелого резкого запаха человеческих тел девушке сделалось дурно, она слегка пошатнулась и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Старуха сердито заворчала и пихнула девушку вперед.

В следующий миг ее схватил за руку верховный жрец Имигег и втащил на помост позади рычащего леопарда. Взревев, зверь бросился на девушку, но Имигег все рассчитал, и, остановленный цепью, хищник вздыбился в нескольких шагах от девушки, вспарывая воздух когтями.

Осознав весь драматизм положения, в котором оказалась девушка, Старик пришел в ужас. Охваченный ненавистью к неграм и страдая от собственного бессилия, он чуть не задохнулся. Он мучился от невозможности что-либо предпринять, между тем как вид девушки разжигал в нем пламя страсти. Вспоминая про то, как он дерзил и хамил ей, он едва не сгорал от стыда. И тут глаза девушки, устремленные в зал, встретились с его глазами.

Мгновение она равнодушно смотрела на него, а когда узнала, на лице ее отразилось удивление и недоверие. Девушка не сразу сообразила, что он тоже пленник. Его присутствие напомнило ей о грубости, с которой он обращался с ней при первой встрече.

Она восприняла его как еще одного врага, но сам факт, что он – белый, придал ей некоторую уверенность. Невозможно было представить, чтобы, при всех его пороках, он остался бы в стороне, позволив неграм держать в плену белую женщину и измываться над ней.

Но вскоре девушка сообразила, что он, как и она, всего лишь пленник, однако не отчаялась.

Она задавалась вопросом, что за странная прихоть судьбы свела их снова и в таком месте.

Она не ведала о том, что его схватили, когда он пытался помочь ей, такое не могло ей даже присниться. Знай она об этом и о двигавшем им чувстве, то для нее рассеялась бы даже та ничтожная уверенность, которую придавало ей его присутствие. Она же знала лишь то, что он человек ее расы, и его пребывание здесь внушало долю оптимизма.

Не один Старик, все присутствующие глядели, не отрываясь, на стройную, грациозную фигурку и прекрасное лицо новой верховной жрицы, глядели прищурясь, оценивающе. Среди них – Боболо, чьи налитые кровью, хищные глаза похотливо впились в белую девушку. Боболо жадно облизывал толстые губы. Свирепый вождь испытывал жажду, но жажду особого свойства.

Церемония посвящения верховной жрицы в сан продолжалась. Руководил действом Имигег, не замолкавший ни на минуту. Время от времени он обращался то к какому-нибудь младшему жрецу, то к жрице, а затем снова к богу Леопарду. Каждый раз, когда зверь отвечал, всех воинов охватывал священный трепет, за исключением Старика и белой девушки, которые быстро сообразили, что публику попросту дурачат.

За разыгрываемым варварским спектаклем наблюдал еще один зритель, примостившийся на краю балки. В первую минуту он тоже опешил, услышав говорящего леопарда, однако интуитивно заподозрил обман, хотя никогда не слыхал о чревовещателях.

Это был мушимо, рядом с которым, дрожа при виде такого скопища леопардов, примостился дух Ниамвеги.

– Мне страшно, – заныл он. – Нкима боится. Давай вернемся в страну Тарзана. Там Тарзан король, а здесь его никто не знает, и он не лучше какого-нибудь гомангани.

– Опять ты заладил про каких-то Нкиму и Тарзана, – недовольно сказал мушимо. – Не понимаю, о ком это ты. Я мушимо, ты дух Ниамвеги. Сколько раз я должен повторять?

– Тарзан – это ты, а Нкима – это я, – убеждала обезьянка. – Ты же тармангани.

– Я дух далекого предка Орандо, – возразил человек. – Разве не так сказал Орандо?

– Не знаю, – дух Ниамвеги устало вздохнул. – Я не понимаю языка гомангани. Знаю только то, что я – Нкима, и что Тарзан сильно изменился. С тех пор, как на него упало дерево, он стал совсем другим. А еще я знаю, что мне страшно. Не хочу здесь оставаться.

– Сейчас, – пообещал мушимо, внимательно разглядывая толпу.