Тарзан неукротимый

Поэтому ко всякой работе Тарзан относился с полной серьезностью, хотя ему и удалось сохранить чувство юмора, пусть несколько мрачноватого и своеобразного, но вполне удовлетворявшего человека-обезьяну. Кроме того, пение и свист отвлекали внимание, а Тарзан обладал способностью концентрировать каждое из своих пяти чувств на определенном виде деятельности. Сейчас его глаза и пальцы были заняты снятием шкуры с шестой, последней, туши, а чуткие ноздри и острый слух следили за окружающим миром, предупреждая о возможной опасности. Подул слабый ветерок, и обоняние предупредило его о приближении львицы Сабор. Он представил ее себе так ясно, будто видел собственными глазами в густой чаще. Вероятно, ее привлек запах свежего мяса. По силе ветра Тарзан определил, что львица подкрадывается к нему с тыла, но находится пока на значительном расстоянии, поэтому он не торопился. Громадное дерево раскинуло над ним свои низкие ветви. Тарзан даже не повернул голову, но напряг слух, стараясь не пропустить момента ее появления. Наконец, в кустах раздались шаги Сабор. Тарзан аккуратно сложил все шесть шкур, взял одну из туш, и в тот момент, когда в просвете между деревьями появилась грозная морда, ловко взобрался на дерево со своей ношей. Здесь он разложил шкуры на ветке, устроился поудобнее и, опершись на ствол дерева, отрезал кусок мяса, чтобы утолить голод. Сабор осторожно вышла из-за деревьев, взглянула вверх на человека-обезьяну и бросилась к оставшимся тушам.

Тарзан смотрел на нее и улыбался, вспоминая свой давнишний спор со знаменитым охотником на крупного зверя. Тот утверждал, что царь зверей ест только то, что сам убивает. Тарзан же не соглашался, так как знал наверняка, что и Нума, и Сабор в определенных обстоятельствах не брезгуют даже падалью.

Утолив голод, человек-обезьяна повернулся к шкурам, все они были большие и красивые. Вначале он нарезал несколько тонких полосок шириной в полдюйма, затем с помощью полосок сшил две шкуры вместе. В незашитом краю он проделал отверстия на расстоянии трех-четырех дюймов друг от друга и пропустил сквозь них оставшуюся полоску. Получился мешок с затягивающейся горловиной. Таким же образом он изготовил еще четыре мешка, поменьше.

Закончив работу, Тарзан швырнул в Сабор большой сочный плод, спрятал остатки мяса и двинулся в юго-западном направлении, пробираясь по средним террасам деревьев. Он шел к ущелью, в котором томился лев Нума.

Осторожно приблизившись к краю отвесной скалы, Тарзан огляделся. Нумы нигде не было видно. Тарзан потянул носом воздух и напряг слух, но ничего не почувствовал. Тем не менее, Нума должен был находиться в пещере. Хорошо бы он спал: многое в плане Тарзана зависело от того, обнаружит его лев или нет.

Человек-обезьяна медленно перевалился через край скалы и начал бесшумно спускаться вниз. Он часто замирал, обращая свои глаза и уши ко входу в пещеру, видневшемуся футах в ста, в конце ущелья. Спустившись на дно ущелья, Тарзан полностью осознал всю опасность своего положения. Если бы лев появился в эту минуту, Тарзан, прижатый к скале, не смог бы взобраться по ней, потому что для этого требовался разбег, по крайней мере, в двадцать футов.

Тарзан поправил тяжелые мешки, еще раз осмотрелся и осторожно двинулся по направлению к дереву. Когда он добрался до цели, то заметил, что голодный лев не только содрал кору, но добрался до древесины. Однако самого Нумы нигде не было видно. Подтянувшись, Тарзан забрался на нижние ветки. Он уже начал сомневаться, находится ли Нума в пещере вообще. Может, он сумел сдвинуть камни, которыми Тарзан завалил внешний выход? А может, он умер? Но это было маловероятно, так как человек-обезьяна всего лишь несколько дней назад притащил ему туши оленя и гиены. Он не мог умереть и от жажды; воды в ручье было достаточно.

Тарзан решил спуститься и обследовать пещеру, но, поразмыслив, пришел к выводу, что гораздо безопаснее попытаться выманить зверя из укрытия. Он издал низкое рычание. В ту же минуту в пещере послышалось движение, и вскоре появился Нума, изможденный, но с горящими от бешенства глазами. Когда лев заметил среди ветвей Тарзана, ярость его усилилась. Это существо являлось причиной всех его бед и страданий, но, кроме того, годилось в пищу.

Нума предпринимал отчаянные попытки добраться до своего обидчика, дважды он подпрыгивал так высоко, что цеплялся за нижние ветки, но оба раза срывался и тяжело падал вниз. Рычание его было страшно, но Тарзан, чувствуя себя в безопасности, лишь подсмеивался над ним, понимая, что лев понапрасну тратит силы, и без того подорванные голодовкой.

Наконец, человек-обезьяна встал, отвязал веревку, сложил ее аккуратно в кольцо в левой руке, в правую взял петлю и плотно прижался к стволу дерева. Он принялся дразнить Нуму, осыпая его бранью, а когда доведенный до бешенства лев встал на задние лапы, чтобы передними достать обидчика, Тарзан ловко набросил петлю ему на шею.