Тарзан (Сборник рассказов)

— Идем! — сказал человек-обезьяна и двинулся туда, откуда доносилось рычанье и визг пирующей своры зверей. Но Мугамби стоял, как вкопанный, и на лице его был написан суеверный ужас.

— Они… набросятся на нас, — сказал он, запинаясь.

— Нет, — ответил Тарзан, — они мои.

Чернокожий все же не решался возвращаться к ужасным существам, пожиравшим тела его воинов. Тарзан принудил его следовать за собою, и когда они вышли из джунглей, их глазам представилась ужасная картина кровавого пира, от которой волосы встали дыбом у черного вождя.

При виде людей звери подняли головы с угрожающим ворчанием, но Тарзан бесстрашно приблизился к ним, таща за собой Мугамби, дрожавшего всем телом.

Как Тарзан заставил недавно антропоидов принять в свое общество Шиту, так ему удалось, и даже еще легче, приучить их к Мугамби.

С Шитой, впрочем, дело обошлось не так просто: пантера долго не могла понять, почему она не имеет права обойтись с Мугамби так же, как она поступила с его воинами. Но она была вполне сыта и только кружилась около чернокожего, издавая глухое рычание и не сводя с него сверкающих глаз.

Мугамби, полумертвый от страха, цеплялся за Тарзана, еле удерживающегося от смеха при виде плачевного положения предводителя черного племени. Наконец, Тарзан схватил пантеру за загривок, подтащил ее вплотную к Мугамби и принялся щелкать ее сильно по носу каждый раз, когда она начинала рычать на чернокожего.

При виде человека, справляющегося голыми руками с самым свирепым и кровожадным хищником джунглей, глаза Мугамби чуть не выскочили из орбит. Он был готов пасть ниц перед белым гигантом, который казался ему каким-то богом джунглей.

Дрессировка Шиты так быстро подвигалась вперед, что вскоре Мугамби перестал быть предметом ее внимания, и к вечеру он уже чувствовал себя в некоторой безопасности в ее обществе.

Несмотря на это, новая компания не приходилась, видимо, ему по душе, и он боязливо вращал белками каждый раз, когда тот или другой из звериной банды слишком близко подходил к нему.

Когда солнце уже закатилось, Тарзан, Мугамби, Шита и Акут легли в засаду у водопоя и скоро заметили приближавшуюся лань; когда по знаку, данному человеком-обезьяной, все четверо бросились разом на не ожидавшее нападения животное, Мугамби решил, что бедная лань умерла от испуга раньше, чем ее коснулись звери.

Добыча была тотчас же поделена между участниками охоты, и дикарь развел костер, чтобы поджарить свою часть добычи; Тарзан же, Шита и Акут принялись поедать мясо в сыром виде, разрывая его своими острыми зубами и ворча друг на друга, если кто-либо завладевал чужим куском.

Едва ли нужно удивляться тому, что белый человек оказался ближе к зверям, чем чернокожий дикарь. Мы все рабы привычек, усвоенных воспитанием с детского возраста, и, когда отпадают внешние обстоятельства, заставляющие преодолевать их, мы легко возвращаемся вновь к тому, с чем сроднились и связаны неразрывными узами.

Мугамби от роду не ел никогда сырого мяса, в то время, как Тарзан до двадцати лет не пробовал жареной или вареной пищи и только последние три или четыре года приобщился к столу цивилизованных людей. Но не только привычка детства заставляла его предпочитать сырое мясо; нет, он находил, что вкус его в значительной мере портился от жарения, и гораздо более любил сочное мясо свежеубитой, еще теплой добычи.

Представителям культурного человечества, конечно, внушило бы ужас и отвращение то, что Тарзан находил тонкий вкус в сыром мясе и считал лакомством каких-то гусениц. Но мне думается, если бы и мы с детства питались подобной пищей и привыкли бы видеть, что все окружающие едят то же, то чувствовали бы к лакомствам Тарзана не больше отвращения, чем чувствуем к изысканным гастрономическим деликатесам, которые способны вызвать рвоту у африканского каннибала. Все дело здесь исключительно в привычке: близ озера Рудольфа, например, живет племя, которое не ест ни баранины, ни мяса крупного скота, в то время, как у соседних племен — это обычная пища. Недалеко от них другое племя любит ослиное мясо, от одного вида которого ближайшие их соседи чувствуют тошноту.

Можно ли после этого принять как абсолютную истину, что устрицы и лягушечьи ножки вкусны, а гусеницы и жуки совершенно несъедобны или что сырая устрица, проглоченная живьем, вызывает меньше отвращения, чем чистое, нежное мясо свежеубитой лани?

***

В течение следующих дней Тарзан был занят одной мыслью — найти способ использовать пирогу, чтобы добраться до материка. Он делал попытки научить обезьян управлять веслами; несколько раз он сажал некоторых из них в легкую лодку и давал им уроки гребного искусства в бухте, защищенной каменной грядой, где море было всегда спокойно.

Дав обезьянам в руки весла, он объяснял им, что они должны подражать его движениям. После двух-трех неудачных опытов он убедился, что потребуются долгие недели терпеливой дрессировки, чтобы сделать из них гребцов, так трудно обезьянам сосредоточиться на определенном деле и так быстро им надоедает однообразное занятие.