Тарзан. Том 5

За всю свою жизнь Тарзан-обезьяна перед немногими был в долгу. Он пробивал себе путь через первобытный мир силой своих собственных мускулов, совершенством своих пяти чувств и Богом ему данной силой разума. Сегодня величайшая из всех дарованных ему ценностей — его жизнь — была спасена другими, вернее, другой. Тарзан зарычал, тряхнув головой, так как он был спасен той, которую должен был ненавидеть больше всех на свете. 

Глава 11 НАЙДЕН САМОЛЕТ

Тарзан-обезьяна возвращался с удачной охоты с тушей Бары-оленя, перекинутой через лоснящееся смуглое плечо. Он остановился в ветвях огромного дерева на краю очищенного от леса участка и печально засмотрелся на пару, медленно идущую от реки к обнесенной колючей изгородью хижине, расположенной в северной части поляны.

Человек-обезьяна тряхнул своей кудрявой головой и испустил глубокий вздох. Его глаза блуждали в пространстве, мысли уносились к далекой бревенчатой хижине, одиноко стоящей возле закрытой гавани у большой воды, омывающей побережье. Там был дом его младенчества — хижина, построенная его давно умершим отцом. В этот домик его манили воспоминания — единственные сокровища счастливого, но утраченного детства. С тех пор, как он потерял жену, его все сильнее охватывала непреодолимая тоска по былому и желание возвратиться к любимому месту своей юности — к непроходимым зарослям джунглей рядом со скромной бревенчатой хижиной. Там он провел лучшие годы жизни.

Это была его родина, та поляна, поросшая мягкой травой, этот неуклюжий бревенчатый домик на ней, где юного Тарзана охватывало безмятежное чувство покоя и защищенности. А за полянкой сразу же вставала стена таинственного леса, где приемная мать Кала обучала детеныша Тармангани всем премудростям дикой жизни.

Там, в местах, лучше которых он ничего не знал, надеялся Тарзан позабыть боль утраты, и, может быть, не только печаль утихнет, а вообще сотрется из памяти все, что связано с жизнью в цивилизованном мире. Он очень на это наделся.

Но до маленькой хижины у закрытой гавани тянулись долгие мили длительного и изнурительного пути, а он был связан, как кандалами, долгом. Он чувствовал свой долг по отношению к этим двоим, идущим по участку перед ним.

Один, нуждавшийся в его опеке, был молодой мужчина в изношенной форме британских королевских воздушных сил, а другая — женщина в жалких лохмотьях — остатках того, что некогда было элегантнейшим костюмом для верховой езды.

По капризу судьбы трое совершенно разных по характеру людей оказались вместе: дикарь, почти обнаженный человек-зверь, благовоспитанный молодой англичанин, военный офицер, и вдобавок красивая юная женщина. Ее человек-обезьяна знал как немецкую шпионку и ненавидел от всей души.

Как сделать так, чтобы избавиться от этих двоих? Вряд ли это удастся! Тарзан не представлял себе, что станется с беспомощными людьми, если он не проводит их, пустившись в утомительный поход, обратно к восточному побережью, к жилью цивилизованного человека...

Поход этот вынудил бы его еще раз пройти длительный и тяжелый путь, недавно проделанный им, когда он добирался до своей цели. Однако что еще можно было сделать? У этих двоих не было ни силы, ни выносливости, ни знания леса, чтобы сопровождать его через неизвестные земли на запад, да он и не хотел брать их с собой. Мужчину он бы еще стерпел, но даже подумать не мог о присутствии девушки в далекой отцовской хижине. Этот домик в известной степени стал для него священным воспоминанием. Печально, без злости в мыслях, он решил, что остается лишь один путь, поскольку он не может их бросить. Он должен идти медленным и утомительным маршем назад, на восток, или, по крайней мере, в восточном направлении, до первого поселения белых, где он сдаст своих спутников с рук на руки их соплеменникам и станет окончательно свободным.

Он, правда, решил было предоставить девушку ее собственной участи, но это было до того, как она помогла обезьянам спасти его от мучительной смерти в деревне племени людоедов Вамабо. Тарзана раздражала обязанность, возложенная ею на него, но это раздражение не мешало сознавать свой долг.

Наблюдая за двумя молодыми людьми, он улыбнулся, и улыбка смягчила печаль, навсегда, казалось, застывшую на красивом лице. Он подумал об их беспомощности. Какое, в сущности, хилое и слабое существо — человек! Как плохо он приспособлен к борьбе с первобытными силами природы, что олицетворяют собой джунгли. Да ведь даже маленькое дитя Больших обезьян племени Го-Лага лучше приспособлено к существованию, чем эти двое, так как дитя-балу, по крайней мере, избежало бы бесчисленных опасностей, которые угрожают существованию взрослых неженок; может быть, за исключением Ко ты-черепахи, никто из его диких собратьев не передвигался так медленно, как беспомощный и тщедушный белый человек.

Без него эти двое, несомненно, умрут от голода среди изобилия, если каким-нибудь чудом избегут воздействия других разрушительных сил, царящих вокруг.