Тарзанариум Архимеда

— …отпустите его, — говорила Руслана. — Повторяю. Маккольн, если вы не хотите, чтобы хорты просто раздавили корабль, оставив вас без возможности возвращения на Землю, отпустите Виктора Арданьяна. Отпустите его.

Сам же виновник этого ультиматума позволил себе немного расслабиться и почувствовал, как три временных потока — его, Калы и Русланы — очень скоро должны слиться вместе. Но, где?

Дэн почувствовал, что точки пересечения координат под названиями «Кала» и «Барбикен» стремительно приближаются, для того, что бы соединиться с точкой «Маккольн». Но, когда?

Впрочем, изображение, возникшее на одном из экранов внешнего обозрения, давало в некоторой степени ответ на эти вопросы.

В черном небе возникло светлое, быстро увеличивающееся, пятнышко. Оно вытягивалось, вытягивалось, принимая очертания летящего робота, на спине которого застыла, окутанная призрачным мерцанием, полуобнаженная девушка с тяжелым архимедовским плазмером в руках. Вот Кала опалила струей тяжелой плазмы мелкозернистый лунный грунт и осторожно, словно боясь провалиться, опустилась на него. Руслана легко спрыгнула с робота. Позади их угрюмо шевелилась нарастающая стена хортов.

— Вы меня слышите, Маккольн? Немедленно выпустите из корабля Арданьяна. И… И Тресилова тоже. Мне, знаете ли, терять нечего.

Она смотрела прямо в объектив внешнего обзора, а Виктору казалось, что она, слегка прищурившись, смотрит прямо на него. И в глазах ее плескалась злость, тревога и еще что-то совсем непонятное Виктору, и чему еще не было названия в этом мертвящем лунном мире. Но что-то очень светлое, очень доброе. И очень-очень огромное. Размером, наверное, не меньше ужасающего океана времени. Однако утонуть в этом океане, в этом «что-то», было совсем не страшно. Скорее, наоборот.

Сбоку, в угловом поле зрения Арданьяна, возникла фигура Маккольна, замершая рядом с ним, и профиль его лица с поджатыми, но презрительно искривленными губами.

— С нами хотите померяться силами вы? — бросил он в пространство. — С нами, могут с галактиками которые играть? Попытайтесь. Сейчас выйдем мы, Барбикен мисс. Керчак, — повернулся Дэн к киборгу, скосившему глаза куда-то в сторону. Словно задумал он что-то. — Керчак, на борту остаешься. Олег, — поворот к оплывшей фигуре Тресилова, — скафандр одень иди. С нами пойдешь. Просит дама. Сейчас маленькую произведем демонстрацию мы. Не правда ли, брат?

— Правда, правда, — не стал разубеждать его Арданьян.

Они вышли на зернистую плоскость лунной поверхности, напоминающую чем-то, засыпанную свежим песком, поверхность античной арены, подготовленную рабами для последнего боя гладиаторов. Зеркальноголовые, затянутые в чешуйчатые комбинезоны Тресилов с Маккольном и светящийся, почти полностью обнаженный, Арданьян. Почти такая же, гибкая и мерцающая, фигурка Русланы замерла метрах в пяти-шести от них рядом с черным утесом корпуса Калы. Вокруг, куда не кинь взгляд, полностью закрывая собой горизонты, шевелилась ртутная стена хортов. Чем еще больше усугубляла впечатление арены, окруженной вздымающимися рядами зрителей, закованных, почему-то, в поблескивающие рыцарские доспехи.

— Маккольн, — по-прежнему напряженно произнесла Руслана, направляя ствол плазмера в сторону более плотной чешуйчатой фигуры, — вас я не вызывала. Вы — свободны. Виктор, ты как?..

— Да, свободен я, — вдруг заревел Маккольн, не давая Арданьяну ответить на вопрос Барбикен, и резким движением срывая с головы зеркальный гермошлем.

Тот замедленно, как в кошмарном полусне, упал на реголит, растекаясь бликами отраженного света, и покатился к ногам Русланы, ошеломленно уставившейся на Маккольна: не каждый день люди совершают самоубийство таким изощренным способом. Впрочем, через несколько длинных секунд — или коротких вечностей? — стало понятно, что суицидом тут и не пахло.

Маккольн медленно повертел головой, словно разминая затекшую шею, и искорежил лицо своей металлической улыбкой. Само же оно посуровело и немного заострилось, но оставалось пока вполне живым. Приобретя, впрочем, очень резкие черты, в отличие от, немного размытого мягким селайтовым сиянием, лица Арданьяна. Или Русланы.

Сказать, что те были поражены, значит не сказать ничего. Даже Виктор, многое уже понявший, не ожидал такого. Что же говорить про Барбикен? А то, что почувствовал, остающийся неподвижным, Тресилов, было уже совсем непонятно. Маккольн медленно обвел их слепым взглядом и вдруг откинул голову, задирая свою окаменевшую рожу с ртутными бельмами глаз к выжженному до угольной черноты небу.

— Не ждали? — хрипло захохотал он. — Думали, нужен мне воздух ваш, припасы ваши? Ваша энергия? Плевать да мне на это все! Я — Бог почти! Сгинет Луна эта пусть, Земля ваша взорвется пусть, а жить я буду и перемешивать бесконечность эту! И не один. Потому, что теперь двое нас. Непобедимых. Вечных и бесконечных. Существовать в этой вселенной чему и как по-своему решающих. Правда, брат?