Таш любит Толстого (ЛП)

Сегодня мы смотрим «Балбесов», а значит, перед этим все должны исполнить танец-пузотряску. Мы с Клавдией ноем и жалуемся, но на самом деле обожаем его. Так что запрыгиваем на диван, задираем футболки до пупа, изо всех сил трясем животами и урчим. Папа довольно кивает: «Тогда давайте смотреть», — но мы тыкаем в него пальцами и требуем, чтобы он тоже станцевал. Папа торжественно разворачивается, высвобождает заправленную в штаны рубашку и трясёт своим роскошным пузом, очень точно изображая голосом урчание живота. Не буду говорить, что папа выбрал не ту профессию - он очень хорош в торговле, - но на сцене он смотрелся бы шикарно.

Мама садится к нам. Я подозреваю, что она специально решила сесть между мной и Клавдией. Мои предчувствия сбываются, когда она нарочито небрежным движением обнимает нас обеих за талию.

— Мам, — произношу я, — мы никуда не исчезнем.

Мама целует меня в висок. Я подаюсь вперед, чтобы посмотреть на Клавдию. К моему удивлению, она уткнулась головой маме в ключицу. Под маминой изумрудно-зеленой блузкой уже видно небольшую выпуклость. Раз уж она решила меня обнять, я позволяю себе кончиками пальцев потрогать её живот. Никто ничего не говорит. Мы молча прижимается друг к другу и смотрим, как на экране появляется огромный череп с двумя скрещенными костями.

***

Вечером я ложусь в кровать и пишу Фому. Снова про «Золотую тубу», ничего не могу с собой поделать. Скоро мы закончим снимать, и премия кажется мне логичным итогом всего, что мы с Джек достигли за этот год. Идеальной концовкой главы жизни, посвященной «Несчастливым семьям». У меня в мозгу предстоящее событие раздулось до размеров вселенной, и это страшно. Ни церемония, ни её результаты не могут оправдать моих ожиданий, и нельзя об этом забывать. У нас нет ни единого шанса выиграть в номинации «Лучший новый сериал». Вообще без вариантов. Я в этом совершенно уверена - наполовину. Другую половину меня затапливает волна безбашенного оптимизма. Я думаю об этом куда чаще, чем полезно для здоровья, и неудивительно, что часть моего волнения просачивается в разговоры с Фомом.

Волна отрицательных отзывов и не думала схлынуть после его обращения. Я на это и не рассчитывала. Но, хоть Джек меня не поймет, я все равно благодарна Фому за то, что он его записал. Он не просто показал, что его волнуют мои чувства, то видео стало своего рода отправной точкой. После него в наших беседах появилось что-то новое. И хотя Фом в основном рассказывает мне про фантастику, свою работу или последние феномены интернета, меня это вполне устраивает.

И теперь я снова пытаюсь покрасивее расписать, как волнуюсь, а Фом, как всегда, бьёт не в бровь, а в глаз:

«Таш, РАССЛАБЬСЯ, не выиграешь - значит, не выиграешь. Зато хорошо проведёшь время».

Мне хочется ответить ему, что у меня нет денег на поездку в «Волшебный мир Гарри Поттера», а значит, все совсем не так уж радужно.

Но я пишу только: «Да-да, само собой, ты прав».

Повисает молчание. Ни новых сообщений, ни надписи, что он печатает. Я уже собираюсь пожелать ему спокойной ночи, и вдруг он начинает набирать сообщение. Я жду, что же он напишет.

«Ты уже легла?»

«Ага, — пишу я. — Свернулась калачиком и смыла весь макияж. Видел бы ты меня сейчас - испугался бы до полусмерти».

Я просто пошутила, но начинаю жалеть об этом сразу же, как только отправляю сообщение. Кажется, это было слишком. Он может подумать, что я напрашиваюсь на комплимент. Ненавижу людей, которые растаптывают себя в пыль, а потом дают собеседнику тюбик клея с воплями: «Склей меня обратно!» Я тоненько взвизгиваю и запихиваю телефон под подушку, как будто это помешает Фому ответить мне. Меня хватает всего на минуту, потом я вытаскиваю его обратно и читаю ответ: «Уверен, ты прекрасно выглядишь. ОСОБЕННО если свернулась калачиком в постели».

Кажется, я начинаю каменеть.

Кости превращаются в мрамор, жилы в гранит. Кровь застывает сосульками в форме артерий и вен. Фом Козер действительно это написал. Он назвал меня красивой. Он почти признался, что представляет меня лежащей в постели. И мне больше всего на свете хочется думать, что этим все и заканчивается. Что он просто отпустил невинную реплику. Что он представляет, как мы лежим в обнимку, и не более того. Но такого быть не может, потому что он парень, ему семнадцать, и шансов, что он такой же, как и я, один на миллион. Между строчек наших невинных сообщений начинает проглядывать слово «секс». Оно уверенно ползет между предложений, легко прокладывая себе путь, высовывает свой раздвоенный язык и оставляет мокрый след на каждой букве. Ненавижу. Надо, наверно, уже все сказать Фому. Я просто не понимаю, когда и как. Нельзя поднять эту тему так, чтобы не смутить его, и стоит мне начать этот разговор, как все изменится навсегда.