Ташкент-подземная. Метро 2034

— Эй, на башне, медленно и без оружия выходим, не дергаемся. Да и напарника своего не забудь прихватить, говорливый ты наш.

«Кто храбр, не зная человеколюбия, кто щедр, не зная бережливости, кто идет вперед, не зная смирения, тот погибнет», — мудрые слова, как нельзя кстати…

Выкидывая свой автомат в окно, книжку я положил в необъятный карман своих потрепанных штанов. Прихватив свои нехитрые пожитки, мы медленно пошли вниз.

7. Лейла-ханум

31 мая 2034 года.

— Вот так это и происходит, — говорит Лейла, тщательно моя руки куском тёмного самодельного мыла. Я поливаю ей на руки из жестяного чайника.

— Сильно не лей, здесь вода в дефиците, вся на больных уходит. Кто с крысами воюет, кто с людьми, — продолжила девушка, — а в нашем госпитале мы их всех зашиваем, лечим.

В основном мелкие ранения, порезы, укусы. Слава Аллаху и всем богам, тяжелые больные стали редкостью. Не то, что в первые годы. Мне старики рассказывали, что творилось, ужас просто. Сейчас как-то обустроились уже, перевязочные материалы из хлопка и конопли ткать научились, антибиотики кое какие легкие, в лаборатории стали выращивать. Лекарства некоторые сами стали производить, народные рецепты все восстановили, пользуемся в меру сил. Детей стало рождаться все больше и больше. Садики и школы открыли. Правда, детишек еще совсем немного. Но, раз дети растут, значит все небесполезно. Значит, есть смысл всего этого, — она не сдержалась и взмахнула рукой.

— Ой, прости Ветер, я тут немного увлеклась.

— Да ладно тебе, Лейла. Или вернее говорить «Лейла-ханум»?

— Скажешь тоже! Это меня больные стали так звать, когда я к практике приступила. Мой папа был профессором в военном госпитале, а мама — заведующая отделением. Они были как раз в метро, когда все началось. Мне было девять лет. Маму потом бандиты застрелили, а папа сразу начал лечить людей. И меня воспитал, с детства учил медицине. Вот выросла и стала тоже папе помогать, лечить людей, а с шестнадцати лет приступила к самостоятельной практике. Вот набрала себе девочек помощниц, учу их потихоньку.

— Халима, скажи девочкам, сегодня вечером пусть отдохнут, а завтра прием больных будет сразу с утра.

— Ха, хурматли Лейла-ханум, мен хаммаси айтаман (Да уважаемая Лейла-ханум, я все скажу), — и, уже уходя, девочка озорно на меня взглянула и, специально для меня, сказала на русском языке: — До свидания, Ветер-ака. До свидания, Лейла-ханум.

Деловитая и строгая, затянутая в зеленый медицинский халат, Лейла пошла за ширму переодеваться. Молодой врач станции-госпиталя «Космонавтов»(Kosmonavtlar), закончила свою смену.

Цветная рубашка, заправленная в штаны х/б защитного цвета. На плечи накинута теплая кофточка, сшитая из крысиных шкурок. На ногах мягкие сапожки, производства местных умельцев.

Лейла выглядела совершенно сногсшибательно. А, распустив по плечам волосы, она превратилась в совершенно неописуемую красавицу.

  «Как солнце — лик ее в ночи волос,
  Ночное небо солнцем обожглось!
  О, ночь! Лейли! Мы смотрим на тебя,
  Рассвета блеск забыв и разлюбя…»[7]

- вырвались у меня строки великого поэта.

— Ветер, вы меня постоянно удивляете, молодой человек. Откуда вы знаете Алишера Навои?

— Да так, к слову пришлось, а книжку я в библиотеке нашел, «Лейли и Менджун», всю ночь сидел читал, про тебя думал.

— Вот ты какой, Ветер-ака! И много у тебя на каждой станции подружек? — Лейла ущипнула меня за локоть.

— Ну, ты скажешь, блин… Сейчас, подожди, вот еще, пока не забыл:

  «Два глаза — два могучих колдуна.
  Им сила чародейная дана.
  О, дремой осененные глаза!
  Истомой опьяненные глаза!»

— Даже так? Смотри, привыкну ведь, потом будешь учить всего Навои и мне рассказывать.

— Богиня, я к твоим ногам положу всю вселенную, — я поднял девушку на руки и закружил ее в танце…

— Для начала, Ветер, поставь девушку на место. А потом доставь меня до дрезины, мне надо на станцию «Хамид Олимжон», за лекарствами, не проводишь меня?

— Куда я денусь с подводной лодки, любимая?

Через полчаса, сидя в мотодрезине, Лейла внимательно на меня посмотрела:

— Ветер, ты даже не знаешь, какой ты молодец!..

— Я такой, молодец-удалец, тебя вот встретил, — горделиво выпятив грудь, я согнул левую руку и напряг бицепс.

— Я не про это, вы с товарищем Рахмоналиевым сделали такое великое дело. Это ведь немыслимо, — тут девушка стукнула кулачком по поручню, — просто невероятно. Двадцать лет после войны сидеть в секретном бункере и смотреть, как страдают люди в метро и вокруг. Вояки чертовы. Иметь оружие, технику, лекарства и продукты, и сидеть, как жлобы, на всем этом богатстве. Товарищ Ахматжон сказал, что это именно ты убедил сумасшедших вояк соединиться с нами?