Татарская пустыня. Загадка старого леса

– Ты куда сейчас собралась? – спросил полковник.

– Я же объясняла, что хочу повидаться с братом, он у тебя сторожем служит.

– Не стоит труда, – сказал Проколо. – Нет больше твоего брата.

– Он покинул эти края? Я не знала. И куда он подался?

– Никуда. Он умер. Однажды ночью он дал ложную тревогу, и я выстрелил в него из ружья.

Сорока молчала. Грудь ее трепетала от частого, неровного дыхания. Потом она пробормотала:

– А я проделала такой длинный путь… Три года не виделись… теперь придется лететь обратно.

– Да, незадача, – сказал Проколо. – Но поступай как знаешь. Если хочешь, оставайся. Станешь часовым вместо брата…

И он быстро зашагал к дому, Бенвенуто следом.

Сорока ничего не ответила. Пройдя сотню метров, Бенвенуто обернулся: птица по-прежнему, не шелохнувшись, сидела на ветке.

А вечером, когда Аюти пришел из Нижнего Дола поговорить с полковником, над молчаливым лесом разнесся резкий крик – такой же, как раньше. Это был крик нового часового.

Глава XXII

Спустя несколько дней полковника навестил Маттео. Проколо сидел у себя в кабинете и начищал готовальню.

– Ну что, какие новости? – полюбопытствовал ветер тоном, в котором явно недоставало почтительности.

– Никаких, – ответил Себастьяно Проколо. – Дело не выгорело, я все провалил и к тому же, боюсь, подставил самого себя.

И полковник рассказал Маттео, что произошло в лесу, не забыв упомянуть и о шепоте неведомого ветра; очевидно, кто-то заметил, что Бенвенуто остался один, и весть разлетелась по чаще. Подозрение, судя по всему, пало на него, на Проколо.

И еще полковник добавил, что с момента возвращения он больше не слышал позорящих его имя сплетен. Возможно, ему все померещилось, ведь он тогда порядочно устал.

Маттео слегка разочаровался в полковнике и даже не попытался ободрить его. Зато сказал, что духи Старого Леса жадны до новостей и часто обсуждают совсем незначительные происшествия недели напролет.

Эти слова, конечно, вырвались у Маттео от досады, от желания отомстить полковнику за нанесенные оскорбления. Как бы то ни было, Проколо насторожился. После этого он несколько дней кряду бродил по Старому Лесу и прислушивался, не доносится ли сверху предательское бормотанье ветра. Но ничего, что могло бы выставить его в невыгодном свете, не услышал.

Однако тревога его не улеглась. Он опасался, что в лесу Бенвенуто откроют правду и мальчик разболтает все приятелям. И полковник нередко следил за племянником, тайком шел за ним по пятам, когда тот отправлялся в лес, и порой доходил вот так до Спакки, где товарищи Бенвенуто почти каждый день устраивали игры.

Спакка находилась на северо-западной оконечности леса в трех километрах от пансиона, это была широкая треугольная поляна. Почему она носила такое название – трудно сказать. На одной ее границе стоял строй елей-великанов, по другую сторону начинался унылый и каменистый Сухой Дол. На краю поляны примостилась заброшенная хижина, где раньше жили лесники.

Оставаясь незамеченным, полковник с любопытством наблюдал за детьми, игравшими по правилам, которых ему так и не удалось постичь (как известно, мальчишечьи игры – одна из самых таинственных вещей на свете). Тем не менее он сообразил, что в основе игры лежали военные действия. Проколо сразу приметил, что Бенвенуто, который не мог тягаться в силе и ловкости со своими товарищами, всегда стоял в последнем ряду и слепо подчинялся Берто, признанному вожаку. Что касается происшествия в Старом Лесу, то полковник не слышал, чтобы мальчик хоть словом обмолвился о случившемся.

Полковник был поражен тем, что во время ребячьих игр в этой части леса начиналось необычайное оживление: слетались птицы, точно стараясь оказаться поближе к детям, – на деревьях их собиралось несметное число; вокруг суетились белки и сурки, которых тоже было не счесть. Даже вершины елей покачивались сильнее обычного, словно между духами происходили интереснейшие беседы.

Оживление царило недолго. Стоило полковнику приблизиться к поляне, как птицы умолкли, белки и сурки бросились врассыпную, лес окутала тишина, набежали мрачные тучи. Мальчики играли уже без прежней прыти. В воздухе разлилось тяжелое, вязкое оцепенение[7].

Наблюдав такое раза два или три, полковник пришел к выводу, что именно его присутствие, пусть даже дети о нем и не подозревали, разрушало гармонию. Он был удручен этим и оскорблен до глубины души. Выходит, лес к нему не благоволит, отторгает его. Ведь ясно, что в этом ликующем уголке природы он лишний, он противен деревьям и птицам.

Но полковник все-таки продолжал следить за играми мальчиков. Поняв, что многое от него ускользает, поскольку лес настроен враждебно, Проколо освободил от дневной службы сороку, своего нового часового, и попросил ее дежурить у поляны, наблюдать за играми и потом, вечером, обо всем ему докладывать, не опуская мельчайших деталей. Так Себастьяно Проколо узнал немало нового.

Однажды сорока сообщила:

– Бенвенуто сегодня говорил о тебе.

– Вот как? – отозвался полковник, не сумев скрыть волнение.