Татарская пустыня

А когда наступил рассвет, с нового редута увидели на северной равнине крошечную черную полоску. Черточку, которая двигалась и никак не могла быть галлюцинацией. Первым заметил ее часовой Андронико, потом — часовой Пьетри, затем — сержант Батта, который сначала смеялся над ними, и, наконец, дежурный офицер — лейтенант Мадерна.

Небольшая черная полоска — что-то совершенно непонятное — двигалась утром с севера через пустыню, хотя недобрые предчувствия заявили о себе в крепости еще с ночи. Примерно в шесть утра часовой Андронико поднял тревогу. Да, с севера что-то двигалось: такого еще ни у кого на памяти не было. Когда рассвело совсем, на белом фоне пустыни стала отчетливо видна колонна людей, направлявшихся в сторону крепости.

Через несколько минут, как и каждое утро с незапамятных времен (когда-то это объяснялось надеждой, потом — любовью к порядку, а теперь — всего лишь привычкой), полковой портной Просдочимо поднялся на крышу крепости, чтобы взглянуть окрест. Это стало традицией, и сторожевые посты пропускали его без разговоров. Он наведывался на стену, на смотровую площадку, болтал о том о сем с дежурным сержантом, а потом снова спускался в свое подземелье.

В этот раз, окинув взглядом просматривавшийся со стены треугольник пустыни, Просдочимо решил, что он уже на том свете. Мысль, что он видит сон, ему и в голову не пришла: сновидения обычно бывают абсурдными и путаными, спящий человек подсознательно чувствует нереальность происходящего, понимая, что в один прекрасный момент наступит пробуждение. Во сне картины никогда не бывают такими четкими и материальными, как эта унылая равнина, по которой двигались строем неизвестные люди.

До чего же все было странно, до чего похоже на мечтания его молодости! Просдочимо просто не мог поверить в реальность происходящего и решил, что он умер.

Да, умер, и Господь Бог простил его. Портной подумал, что он уже на том свете, который с виду ничем не отличается от нашего, только там все хорошее сбывается в соответствии с твоими законными желаниями, а когда ты удовлетворен, душа успокаивается; одним словом, все совсем не так, как на этом свете, где что-нибудь да отравит даже самые лучшие дни.

Итак, Просдочимо решил, что он умер, и стоял как вкопанный: двигаться теперь ни к чему, ведь он — покойник, и заставить его пошевелиться может лишь какая-нибудь нездешняя сила. Но тут раздался голос старшего сержанта, вежливо тронувшего его за рукав:

— Что с вами? Вам плохо?

Только тогда Просдочимо очнулся.

Все было почти так же, как в мечтах, только еще лучше: со стороны северного королевства двигалась таинственная рать. Время летело очень быстро, никто не мог оторвать глаз от необычного зрелища, солнце сверкало почти у самого багрового горизонта, а чужеземцы подходили все ближе, хотя двигались не спеша. Кто-то заявил, что видит там и пеших, и конных, что идут они цепочкой и еще знамя несут. Сказал это один, а остальные тут же внушили себе, что видят то же самое — цепочку пехотинцев и кавалеристов и даже полотнище знамени, хотя на самом деле разглядеть можно было лишь медленно двигавшийся черный штрих.

— Это татары, — рискнул сострить часовой Андронико, но лицо его покрылось смертельной бледностью.

Спустя полчаса лейтенант Мадерна на новом редуте приказал выпустить холостой заряд из пушки: то было своего рода предупреждение, предусмотренное уставом в случае приближения вооруженных сил чужеземцев.

Много лет в этих краях никто не слышал пушечных выстрелов. Стены форта слегка дрогнули. Звук выстрела разросся в замедленный гром, похожий на зловещий гул горной лавины. Лейтенант Мадерна смотрел в сторону крепости, надеясь увидеть хоть какие-нибудь признаки тревоги. Но выстрел никого не удивил, ибо чужеземцы двигались именно по тому треугольному участку равнины, который просматривался с центрального форта, и там уже всё знали. Весть докатилась до самой отдаленной галереи, до того места, где крайний левый бастион примыкал к скальной стене, и даже до солдата, стоявшего на часах у подземного склада фонарей и шанцевого инструмента; да, даже до часового, который не мог ничего видеть, так как находился в темном подвале, докатилась эта весть. Как же ему хотелось, чтобы время прошло скорее, чтоб дежурство кончилось и можно было тоже подняться на стену, глянуть вниз.

Все было как прежде: часовые оставались на своих постах, меряли шагами свои участки стены, писцы переписывали донесения, поскрипывая перьями и неспешно макая их в чернильницы, — но с севера двигались неизвестные люди, которых вполне можно было принять за противника. В конюшнях солдаты чистили скребницами лошадей, из кухонной трубы лениво поднимался дым, трое солдат подметали двор, но над всем уже господствовало острое и непривычное чувство — чувство всеобщего нетерпеливого ожидания, словно час пробил, великий момент настал и возврата быть уже не может.