Татарская пустыня

Воцарилась гнетущая тишина. Хлюп! — булькнуло за стеной в цистерне. После чего в комнате послышался лишь прерывистый вздох Дрого — скорее не вздох, а всхлип. Погожий день был в самом разгаре, даже камни начали понемногу прогреваться; издали доносился однообразный звон воды, падающей с отвесных склонов; враг под прикрытием гряды стягивал свои силы к крепости. По дороге, проложенной через пустыню, подходили и подходили войска и обозы. На эскарпах форта все уже было готово: снаряжение приведено в порядок, солдаты расставлены по местам, оружие проверено. Взгляды всех были устремлены на север, хотя из-за гор ничего толком нельзя было разглядеть (вся пустыня хорошо просматривалась только с нового редута). Как и в те далекие дни, когда чужеземцы явились сюда, чтобы разметить границу, в крепости царило всеобщее смятение чувств: радость граничила со страхом. Во всяком случае, никому и в голову не пришло подумать о Дрого, который с помощью Луки уже одевался, готовясь к отъезду.

XXIX

Экипаж оказался действительно вполне приличным, даже слишком шикарным для здешних проселочных дорог. Его можно было бы принять за карету какого-нибудь богатого господина, если бы на дверцах не было полкового герба. На козлах восседали два солдата — кучер и денщик Дрого.

Из-за суматохи, царившей в крепости, куда уже стали прибывать первые эшелоны пополнения, никто не обратил особого внимания на худого офицера с изнуренным желтоватым лицом, который медленно спустился по ступенькам, пересек вестибюль и вышел к подъезду, где его уже ждал экипаж.

В этот момент на залитом солнцем плато появилась длинная колонна солдат, лошадей и мулов, подоспевших из долины. Было видно, что, несмотря на усталость, люди, шедшие форсированным маршем, завидев крепость, прибавили шагу, а музыканты, возглавлявшие колонну, сняли с инструментов серые полотняные чехлы, словно вот-вот собирались заиграть.

Между тем офицеры прощались с Дрого — правда, немногие и не так сердечно, как бывало прежде. Казалось, все понимали, что он уезжает навсегда и теперь в иерархии крепости ничего уже собой не представляет. Лейтенант Моро и с ним еще несколько человек подошли к Дрого, чтобы пожелать ему доброго пути, но прощание было очень коротким, с той ни к чему не обязывающей предупредительностью, которая свойственна молодежи в отношениях со старшими. Один из них сообщил Дрого, что комендант Симеони просит его немного подождать: он сейчас очень занят. В общем, пусть майор Дрого повременит немножко, господин комендант непременно придет.

Но, забравшись в экипаж, Дрого приказал сразу же трогать. По его просьбе откинули верх, чтобы легче дышалось, обернули ему ноги двумя или тремя темными полостями, на фоне которых особенно ярко блестела его сабля.

И экипаж, подпрыгивая, покатил по каменистому плато; путь Дрого лежал теперь к его последнему приюту. Мотая при каждом толчке головой, он повернулся на сиденье и не отрывал глаз от желтых крепостных стен, которые становились все ниже и ниже.

Там, наверху, вдали от остального мира, провел он свою жизнь; там, в ожидании врагов, он промучился больше тридцати лет, теперь же, когда враг у ворот, его прогнали. А те, кто отсиживался в городе, наслаждаясь легкой и веселой жизнью, вот они, пожалуйста, явились на перевал с высокомерными, пренебрежительными улыбками — за чужой славой.

Дрого не мог оторвать взгляда от желтоватых стен крепости, геометрически четких силуэтов казарм и пороховых складов, и скупые горькие слезы медленно катились по его морщинистым щекам. Какой жалкий финал, и ничего уже не поделаешь.

Ничего, ровным счетом ничего не осталось у Дрого, он один на всем белом свете, совсем больной. Его выгнали из крепости как прокаженного. «Ах вы, проклятые, ах проклятые!» — бормотал он. А потом решил: будь что будет, не надо больше ни о чем думать, иначе сердце разорвется от обиды и гнева.

Солнце уже клонилось к закату, а ехать оставалось еще порядочно; оба солдата на козлах преспокойно болтали, им было все равно — ехать или оставаться. Они принимали жизнь такой, какая она есть, не обременяя себя лишними переживаниями. Экипаж был отличной конструкции — настоящая карета «скорой помощи», — но, как чуткая стрелка весов, реагировал на каждую выбоину на дороге. А крепость, вписанная в горный ландшафт, становилась все меньше, все приземистее, и стены ее в этот весенний день приобрели какой-то странный оттенок.

«Вероятно, я вижу ее в последний раз, — подумал Дрого, когда экипаж выехал на край плато, к тому месту, где начинался спуск в долину. — Прощай, крепость!» Но сознание его было уже несколько затуманено, и он не осмелился попросить, чтобы коней остановили и дали ему в последний раз взглянуть на старую цитадель, которая только теперь, спустя столько веков, начинала наконец выполнять свое предназначение.