Татьяна Доронина. Еще раз про любовь

Идея поставить этот фильм принадлежала Эдварду Радзинскому. Еще на съемках «Старшей сестры» он спросил Георгия Григорьевича:

— Вы, конечно, видели спектакль по моей пьесе «104 страницы про любовь?»

— Нет, — сказал смущенно Натансон.

— Как?! — удивился Радзинский, — Вся страна смотрит! У меня масса предложений экранизировать.

Натансон попросил дать почитать пьесу, что Радзинский и сделал, подписав на титульном листе: «С надеждой на совместную успешную работу».

Увы, сценарий приняли на «Мосфильме», но отвергли в Госкино с убийственной рецензией: «Пошлость неимоверная!» И снова почти целый год Натансон обивал пороги киноначальников. Председатель Госкино А. В. Романов заявил: «Как вы решились после прекрасной «Старшей сестры», в которой открыли замечательную Татьяну Доронину, снимать такую пошлость? Съемки разрешить не могу». Однако в конце концов после бесконечных уговоров первый зампредседатель Госкино В. Е. Баскаков в обход Романова разрешил начать работу. Потом также в обход послал «Еще раз про любовь» на Международный кинофестиваль в Картахену (Колумбия), где ее представляли работники Госкино. Картина получила «Гран-при» — серебряную вазу высотой почти метр с золотой пластинкой: «За мастерство режиссуры и высокие моральные качества»!

— Ну что ж, поздравляю, — сказал потом режиссеру Романов. — Обманули вы с Баскаковым меня. Воображаю, какие там показывали итальянские и американские картины, если ваша оказалась самой моральной.

А Татьяна Доронина, спустя годы, напишет о том периоде в своей книге: «Число моих зрителей помножилось на миллион, и если до выхода на экраны «Старшей сестры» я чувствовала тепло и любовь ленинградских и московских зрителей, то после «шаганья» по стране нашей картины я чувствовала это дивное тепло и любовь повсюду, куда бы я ни приезжала — и в Киеве, и в Риге, и в Ташкенте… везде, даже в Риме». И о Натансоне: «У Георгия Григорьевича Натансона есть замечательная душа, есть подлинная доброта и есть любовь и уважение к зрителю. Приписать себе эти качества нельзя, их нужно иметь. Это дар».

С режиссёром Георгием Натансоном и Александром Лазаревым на съёмках фильма «Ещё раз про любовь».

Трудный характер. Борис Химичев

История со «Старшей сестрой» еще раз подтвердила уже давно сложившееся мнение о Дорониной как об актрисе, хоть и очень талантливой, но с чересчур трудным, неуправляемым характером, страдающей «звездностью». Это мнение, во многом, надо признать, справедливое, с усердием распространяли — недоброжелателей и завистников среди творческих личностей, особенно в театрально-киношном мире, гораздо больше, чем где-либо еще. Вспоминали, что еще во время учебы в Школе-студии МХАТ Доронину «разбирали» на комсомольском собрании за «примадонство», что потом ее «не зря» не оставили во МХАТе, а послали «на перевоспитание» в Волгоград. Между прочим, «за примадонство» в свое время «судили», также на комсомольском собрании, и Элину Быстрицкую во время ее учебы в Киевском театральном институте, грозили даже исключением из института. Но Быстрицкая сумела найти оружие против своих «судей».

— Когда должен выйти приказ об отчислении? — спросила она.

— Завтра, — пригрозили ей.

— Тогда послезавтра ищите мое тело в Днепре.

Приказа, естественно, не появилось — решительный «примадонский» характер Быстрицкой не оставлял сомнений, что свою угрозу она приведет в исполнение.

Так что Доронина не являлась исключением. Да и у кого из талантливых людей, хотя бы из упоминавшихся в этой книжке, был легкий характер? У Смоктуновского, Луспекаева, Товстоногова, Тарасовой, великого Станиславского, который много лет не общался со своим другом и сотоварищем по созданию и становлению МХАТа Немировичем-Данченко? Возможно ли это вообще, легкий характер у творческой личности? Возможно, скажет кто-то. Исключения, конечно, бывают, но они, как известно, только подтверждают правило.

Словом, слухов вокруг Татьяны Дорониной всегда было много, и появились они гораздо раньше пресловутого «раздела МХАТа». Она и сама нечаянно давала им почву, никогда слишком не сближаясь с коллегами, всегда соблюдая некую дистанцию. Например, в БДТ дружила она только с семьей Стржельчиков, только к ним ходила домой, была слишком замкнута, слишком погружена в свой внутренний мир. Конечно, и ее мягкий изначально характер не мог не измениться под влиянием театра, театральной сложной жизни и постоянных интриг (тут Басилашвили был прав), от которых надо было чем-то защищаться. Иначе ведь просто «съедят».

Наверно, в формировании характера давал себя знать и тот успех, который сопровождал Доронину с первых шагов на сцене, ощущение своего таланта, своей силы, дающей власть над людьми, способной вызывать у них и слезы, и любовь… Наверно, трудно научиться держать эту силу в рамках, как умели великие Симонов или Козловский, которыми она восхищалась, поражавшие ее своей простотой и доброжелательностью.