О приданом Таня как-то не думала, не до того было, но от мысли о том, что папаше повезло купить задешево пачку таких замечательных акций, настроение сразу же улучшалось. Металлургический завод – это надежное предприятие, не сравнить с какими-нибудь мифическими золотыми приисками в Сибири. В то время в газетах часто писали об аферистах, впаривавших доверчивым простакам акции несуществующих золотодобывающих компаний.
Мать, узнав о удаче мужа, сразу же встревожилась:
– Если эти акции такие надежные, то почему их продавали так дешево? Уж не подсунули ли тебе фальшивые бумажки?
Ивану Романовичу пришлось посетить в компании супруги агентство Общества на Тверском бульваре, где им подтвердили, что акции настоящие. Евгения Сергеевна успокоилась и начала в шутку называть Ивана Романовича «биржевиком».
Радость длилась недолго. Октябрьская революция с ее национализацией всех предприятий превратила акции в пачку бумаги. Театр Струйского тоже национализировали, но он и его актеры не остались без работы. Новой советской власти актеры были нужны в качестве агитаторов. Струйский правильно оценил обстановку. Он не сказал ни слова против национализации своего театра, чем спас свою жизнь и передал его трудовому народу в полной сохранности, с целым имуществом, доказав тем самым свою лояльность. Когда же выяснилось, что у Струйского крестьянское происхождение (на самом деле он был из мещан города Харькова), председатель Замоскворецкого Совета рабочих депутатов Иосиф Косиор назначил его руководить революционной актерской бригадой. Струйский пригласил в бригаду оставшихся в Москве актеров своей труппы, в том числе и Ивана Романовича с Таней.
Иван Романович сильно волновался по поводу своего буржуазного происхождения. Он был сыном московского купца первой гильдии Романа Пельтцера и родственником известных фабрикантов. Одной лишь причастности к буржуазной семье в 1918 году было достаточно для того, чтобы быть расстрелянным без вины, без суда и следствия в качестве контрреволюционного элемента. И фамилия как назло редкая – клан Пельтцеров в России один-единственный, другого нет.
– Много ли ты добра видел от них, чтобы бояться? – успокаивала мужа, а заодно и себя Евгения Сергеевна. – Какие мы буржуи, скажите на милость? Кого ты когда эксплуатировал? Разве что меня, но я не стану жаловаться. Буржуям положено быть богатыми, а где наши богатства? Покажи мне их, а то я не вижу! Врагам бы моим столько здоровья, сколько у нас богатства!
Но, тем не менее, мать посоветовала Тане сменить фамилию на Ройзен. Из предосторожности.
– Ройзенов в России много, совсем не обязательно иметь отношение к бердичевским Ройзенам, – уговаривала она. – К тому же сейчас полезно иметь еврейскую фамилию. Посмотри, сколько наших среди вождей. Полный миньян![33]
Таня соглашалась с доводами матери – да, мама, все так, как ты говоришь, но фамилию так и не сменила. Во-первых, потому что это выглядело бы предательством по отношению к отцу (так, во всяком случае, ей казалось), а во-вторых, она уже успела если не сделать себе имя, то заслужить какую-то, пускай и небольшую известность как Татьяна Пельтцер. Стоит ли начинать все сначала? Да и звучит «Пельтцер» лучше, чем «Ройзен». Энергично звучит, хлестко, как выстрел.
Отец провел с Таней строгую беседу. Пожалуй, никогда раньше и никогда больше девочка не видела отца таким строгим. Хмуря брови и потрясая в воздухе указательным пальцем, Иван Романович говорил о том, что он порвал со своей семьей и стал актером, потому что не желал быть эксплуататором, а желал зарабатывать на жизнь честным трудом. О собственной антрепризе было велено забыть навсегда, словно ее никогда и не было. Антрепренер это же в сущности тот же эксплуататор. Закончив говорить, Иван Романович потребовал, чтобы Таня повторила сказанное, и успокоился только тогда, когда она пересказала все слово в слово.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Всячески стараясь подчеркнуть свою приверженность новой власти, Иван Романович активно работал в артистических бригадах, передвижных театрах, агитационных группах и прочих структурах, обеспечивая себе и своей семье не только хороший паек (деньги в то время ничего не стоили, ценились пайки, которых было несколько видов), но и страховку от возможных неприятностей. Эта активность была замечена и оценена должным образом. О «нехорошем» происхождении Ивана Романовича никто не вспоминал, а в 1925 году он даже стал заслуженным артистом РСФСР.
Обошлось.