Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

В частной женской гимназии Любови Федоровны Ржевской, что находилась на Садово-Самотечной, Тане не нравилось. Учителя строгие, одноклассницы воображают о себе невесть что – тоска и уныние. Само здание гимназии, выстроенное в стиле рационального модерна, уже издалека навевало скуку. По просьбе дочери Иван Романович забрал ее от Ржевской и устроил в женскую гимназию кружка преподавателей, которая находилась в Большом Чернышевском переулке[29]. «Кружок преподавателей» в то время часто звучал в названии различных учебных заведений. Это означало что-то вроде «на паях» – учителя сообща открывали гимназию или училище и сами там преподавали. В гимназии кружка преподавателей Тане понравилось. Здесь было попроще, чем у Ржевской (та гимназия считалась лучшей в Москве) и душевнее. Учителя умели находить контакт с ученицами, а не уповали на одну лишь строгость. Таня проучилась здесь до 1918 года. Училась она средне – отличницей не была, но и в неуспевающих не ходила. Гимназия, несмотря на то, что в ней появились подруги, не занимала большого места в жизни Тани.

Настоящая жизнь ее была в театре, куда Таня отправлялась сразу же после уроков. Там с нею обращались как со взрослой, некоторые даже называли по имени-отчеству. Там ей платили деньги, и весьма неплохие, надо сказать. Гимназические преподаватели, в зависимости от их заслуг и нагрузки, зарабатывали от тридцати пяти до ста рублей в месяц. У Тани за выступления в среднем выходило около сорока, а иногда и все пятьдесят.

– Что вырастет из этой девчонки? – сокрушалась Евгения Сергеевна. – Своенравная, упрямая, слова ей не скажи… Но для своих лет зарабатывает очень неплохие деньги. Ох, чтобы не сглазить!

Глава шестая Непонятное веселое время

Счастье души утомленной —

     Только в одном:

Быть как цветок полусонный

В блеске и шуме дневном,

Внутренним светом светиться,

Все позабыть и забыться,

Тихо, но жадно упиться

     Тающим сном.

Константин Бальмонт, «Белладонна»

Монархистов в семье отродясь не было. Иван Романович политикой вообще не интересовался – скучно, да и какая, в сущности, разница в том, кто стоит там, на самом верху? Евгения Сергеевна царя не любила. А за что его любить? За черту?[30] Или за погромы? На людях Евгения Сергеевна держала свои мысли при себе, но дома иной раз могла и поворчать. По обыкновению начинала с постоянно растущих цен и заканчивала риторическим вопросом: «Хотела бы я знать, что он обо всем этом думает?» Под «ним» подразумевался Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая.

Сама Таня в политике разбиралась плохо, но всей своей юной душой была за справедливость и всеобщее равенство. Поэтому Февральскую революцию встретила с воодушевлением. Долой войну! Свобода! Равенство! Братство! В гимназии как-то сразу задышалось свободнее, повеяло вольницей. В театре каждый вечер был аншлаг – нацепив на себя красные банты, люди толпами, без всякого дела, слонялись по улицам и охотно предавались развлечениям. Тем более что Струйский за неделю подготовил революционную программу «Падение Бастилии», в которой Таня выступала в трех номерах – декламировала революционные стихи, играла мальчишку, штурмующего вместе со взрослыми главную тюрьму Франции, а в финальной аллегорической сцене изображала юную Республику. Выходила в белом платье, размахивала сине-бело-красным знаменем и пела «Марсельезу». Зрители были в восторге. От аплодисментов колыхался занавес. Таня млела от счастья. Ей казалось, что наконец-то настал долгожданный час славы. Восторг! Восторг! И еще раз восторг! Славные новые времена!

Впрочем, объективности ради следует заметить, что у славных новых времен были и недостатки. Цены, и без того постоянно ползущие вверх, стали расти как на дрожжах. По вечерам на приличных московских улицах, которые еще недавно были совершенно безопасными, начали грабить. Актрису Моравскую и актера Кара-Курбатова, провожавшего ее до дому, ограбили неподалеку от театра в Климентовском переулке рядом с доходным домом Бабанина. Грабителей было трое. Появились они словно из под земли. Показали нож и предложили «по-хорошему» отдать им деньги и все, что есть ценного. Курбатова, попробовавшего позвать на помощь, «угостили» кулаком по голове, отчего он потерял сознание. Увидев, что положение безнадежное, Моравская упала в обморок. Грабители спокойно обчистили их, лежавших на тротуаре, и ушли. Мало было беднягам страху, так они еще и позору натерпелись. Откуда ни возьмись появился дворник (нет бы ему, проклятому, появиться десятью минутами раньше) и начал громко возмущаться падением нравов – уже не только господа напиваются в лежку, но и дамы.